Всемирный следопыт, 1929 № 05

В залив на высоких сваях вдвинулся деревянный помост. Здесь стоянка мелких судов. Всевозможные боты, парусные и моторные, одномачтовые и трехмачтовые, стоят, причаленные к толстым тумбам или к пловучим, бултыхающимся в волнах как дельфины причальным буям. На ботах никого не видно. Лишь на одном в каюте топится печка, и искры вместе с дымом летят из трубы. Мы останавливаемся против него и кричим:

— Эй, там, на боте!

Дверца каюты открывается, и на палубу поднимается человек. У него кривые ноги, как будто надломанные в коленях, и очень длинные руки. Туловище его наклонено вперед, и кажется, что на ходу он упирается руками в пол. Мы быстро сговариваемся. Завтра бот идет в Александровск и захватит нас. Нам только нужно получить разрешение капитана порта.

Мы идем обратно в город. Темнеет. На пароходах, на маяках зажигаются огни. Яркие электрические фонари горят в городе, и совсем крошечные, еле заметные светлые точки мигают с противоположного берега залива. На потемневшем небе чувствуется движение: в разных краях его полощутся неясные световые пятна, а на севере время от времени появляется слабая серозеленая дуга сполохов и быстро исчезает. Исподволь начинается пурга. «Идет пыль» — как говорят мурманцы.

Мурманск — город с короткой историей. Совсем недавно центром всего округа была Кола. Теперь — это тихое северное село в одиннадцати километрах отсюда на юг по заливу. На месте Мурманска был лес и несколько землянок рыбаков. Сюда в теплые летние вечера приезжали на лодках из Колы жители собирать морошку.

И не раз случалось, что, углубившись в лес, они вдруг бросали свои корзинки и сломя голову бежали обратно к лодкам, потому что за кустами их встречал медведь.

В то время здесь не было железной дороги. Чтобы добраться до Колы, нужно было совершить длинное и трудное путешествие «по лопарям», поперек всего Кольского полуострова. Летом здесь пробирались на лодках по озерам, вытянувшимся сплошной вереницей от Кандалакши до Колы, а по тайболам — междуозерьям — шли пешком по гатям и мосткам, проложенным через болота. Зимой проделывали тот же путь на оленях. Тогда здесь еще не было саней. Ездили в кережках — длинных узких лодках с килем, превращенным в единственный полоз. В такую кережку запрягался один олень, и каждый седок должен был сам править. Если где-нибудь на озере кережка попадала в подмокший снизу снег, она безнадежно застревала, и приходилось вылезать из нее прямо в воду и вместе с оленем тащить этот первобытный экипаж.

Железную дорогу провели здесь в четырнадцатом году. Тогда война закрыла балтийские и черноморские порты и у России оставался один выход в море — незамерзающий Кольский залив. Построили Мурманскую дорогу в один год. Эта необыкновенная быстрота стоила многого, и не даром здесь говорят, что «Мурманка» проложена не по шпалам, а по человеческим костям. Непривычные к полярным условиям рабочие гибли сотнями. Самым страшным бичом были комары. Вот что рассказывал нам один из уцелевших рабочих, теперь мурманский житель:

«— Это было настоящее бедствие— эти комары. Ни ночью, ни днем мы не знали от них спасения. Сеток нам не полагалось и не позволялось даже отмахиваться от надоедливых насекомых, потому что это замедляло бы работу. И вот держишь обеими руками тяжелую рельсу и чувствуешь, как комары облепили шею и лицо и сотнями жал впиваются в кожу. От боли и зуда плачешь. Проходит мимо рабочий — просишь: «Дай, товарищ, по шее». Он размахнется, ударит ладонью, и вся рука у него в крови. Самых терпеливых комары доводили до истерики. А бывали случаи — опухнет человек как бочка, лежит и двинуться не может».

Чтобы не терять времени, рабочим не позволялось далеко отходить и прятаться при подрыве скал. Заложив один динамитный патрон, подрывники должны были в нескольких метрах от горящего шнура тотчас же начинать бурить яму для нового патрона. В результате — тысячи калек.

Еще быстрее, чем дорога, выросли порт и город. Еще и сейчас дома в Мурманске стоят без всякого порядка, вразброд, так же стихийно, как строили их в спешке пятнадцать лет назад. И если на некоторых домах можно видеть дощечки с названиями улиц, то это только похвальные, но безнадежные попытки мурманцев доказать, что «и они как люди».

На другой день нагруженные вещами, с лыжами в руках мы спускаемся по отвесной обледенелой лестнице с помоста в крошечную, почти круглую шлюпку. Борта ее и скамейки покрыты толстой коркой льда, а на дне много воды.

_{Мы спускаемся по отвесной обледенелой лестнице в крошечную, почти круглую шлюпку…}

Подходим на веслах к боту.

Палуба его оказывается до половины мачт заваленной кипами прессованного сена. Его везут по поручению александровского кооператива.

Мы отчаливаем уже в темноте. Вода в заливе кажется совсем аспидной, и такое же аспидное пасмурное и низкое небо тапкой накрывает нас сверху. В черноте неба и воды видны лишь высокие береговые скалы, покрытые снегом. Их очертания неясны, и часто берега кажутся белым дымом или легким, чуть заметным туманом.