Всемирный следопыт, 1929 № 05

Ленуар коротко и властно передал какое-то приказание неотступно следовавшему за ним гориллоиду с саблей через плечо. Потом обернулся к Ильину:

— За такой промах, да еще со стороны старого солдата, виновный получит самую основательную в своей жизни порку. Ну, а с этим парнем как будто бы сейчас все будет окончено.

Хрип умирающего делался все медленнее и глубже. Может быть, с полминуты тело оставалось неподвижным, только часто дрожали длинные пальцы на ногах, потом он вдруг весь изогнулся червем, широко открыл рот и с той же стремительностью снова выпрямился.

Еще раза два предсмертная судорога потрясла тело гиганта, затем согнутые члены медленно выпрямились и остались неподвижными.

— Профессор Кроз на-днях говорил мне, — выражение лица Ленуара было такое, как всегда: приветливое и спокойное, — что ему были бы нужны сейчас некоторые железы молодого гориллоида. Вот как раз подходящий случай, и у вас будет совершенно свежий препарат, мсье Ильин. Я думаю, что Кроз будет доволен, если получит тело еще теплым. Я дам распоряжение немедленно отвезти его к лаборатории, а вы, очевидно, уже устроите все остальное.

— Я… не могу… — взволнованно произнес Ильин.

Он почувствовал, что внутри у него все дрожит и мутная волна отвращения и ужаса поднимается к горлу.

Ленуар выглядел совсем таким же, как тогда за обеденным столом у Кроза, та же любезная и детски наивная улыбка сияла на его лице — и было в этом что-то нечеловечески жуткое.

— Почему?.. — Капитан широко открыл глаза, с недоумением глядя на своего собеседника. — Неужели эта маленькая история произвела на вас такое впечатление?

Ильин почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо, и голос его зазвенел возмущением.

— Я не понимаю, — резко сказал он, — как вы можете так говорить через несколько секунд после смерти только что изгибавшегося перед вами в агонии человека! Если бы я был причиной этого, то…

— Человека?! — Ленуар даже отступил на шаг назад, так его поразило это выражение. — Да, бог с вами, какой же это человек? Право, как вам не стыдно, мсье Ильин! Судя по вашим плечам и фигуре, я думал, что у вас более крепкие нервы… Жаль, конечно, хорошего экземпляра, из него вышел бы приличный солдат. Но ничего не поделаешь. Все равно ведь без этого не обойдешься… Ну, а теперь идемте домой.

Капитан направился к воротам, и не успели они еще подойти к опушке кустарника, как сзади раздался отчаянный, звучавший нестерпимой болью вопль. Это уже не был грозный лающий крик разъяренного гориллы, скорее он напоминал пронзительный визг избиваемой собаки.

Ильин невольно оглянулся, но ничего не спросил. Он понимал, что это кричал виновник происшествия, которого пороли за неудачный выстрел.

ХIII. Оккультизм, фашизм и новая дружба

Следующая неделя прошла буднично и монотонно. Кроз наведывался по нескольку раз в день, чтобы смотреть, как идет работа, и немедленно забирал готовые микроснимки.

Ильин и вообще был человек редкой работоспособности, теперь же, на новом месте и в такой необычайной обстановке, он чувствовал, что ему нужно сразу же себя зарекомендовать, и поэтому не выходил из лаборатории, случалось, до самой ночи.

Вечером иногда тянуло зайти к Ленуару, но какое-то смутное, неоформленное чувство восставало против этого.

С Ахматовым приходилось встречаться ежедневно, и как-то раз Ильин просидел у него весь вечер. Обе комнаты Ахматова сияли удивительной чистотой. Книги в шкафах и на полках и даже письменные принадлежности на столе были расположены в таком образцовом порядке, что Ильин полушутя-полусерьезно спросил, пользуется ли ими когда-нибудь хозяин или держит специально напоказ.

Библиотека у Ахматова, по большей части из его собственных книг, оказалась очень большой, но весьма своеобразной по подбору. Одна стена рабочего кабинета была занята литературой по железам внутренней секреции^[7]) (в этой области Ахматов, несмотря на его молодость, являлся уже крупным специалистом); на противоположной стороне два больших шкафа были заняты исключительно книгами по оккультизму^[8]) на всех языках, включая латинский и древне-еврейский (этими языками Ахматов владел свободно).

Против стола висел на стене большой в черной раме портрет Муссолини.

Несмотря на свой преувеличенно элегантный костюм, Ахматов оказался типичным книжным червем, и говорить с ним о чем-либо другом кроме внутренней секреции и оккультизма было трудно. Был момент, когда Ильина крепко тянуло за язык спросить, о чем вообще Ахматов может разговаривать в обществе, ко вспомнились глаза, какими он смотрел украдкой на мадам Ленуар, и стало жалко нажать на больное, должно быть, место.

Родился Ахматов в помещичьей семье в Тульской губернии, революцию же провел за границей, где и кончил университет. Газет он, по его словам, не читал, но убеждения имел кристально твердые.

— Революцию, — заявил он, — надо было в корне задавить; четвертую часть рабочих (меньшим не обойдется^) перестрелять; и прочно обеспечить существование и развитие науки и культуры.