А между тем на фоне клубящихся джунглей истаивали смутные движущиеся силуэты. Последние вопли долетали до человеческого жилья, и в них звучала угроза и гнев отвергнутой любви…
III. На потеху толпе
Клетка — три кубических метра, наклонный пол, потолок на высоте поднятой руки, грязно-желтые стены, мощные железные прутья. За решоткой, уткнув голову в лапы, неподвижно лежит поджарая львица. Это Уара. Как попала она сюда?
На четвертый год своего пребывания в африканских дебрях Прюдом начал испытывать приступы острой тоски по родине, по культурной жизни. Негры бобо и любимые звери перестали развлекать его. Научная работа как-то не клеилась. Все чаще в его воображении вставали залитые огнями улицы Парижа, бородатые серьезные лица профессоров, аудитории Сорбонны. А тут еще пришло письмо от той, которую все эти три года он напрасно силился забыть: от худенькой гибкой женщины с движениями кошки и душными, как тропическая ночь, глазами. Она была его невестой, но внезапно порвала с ним и с наукой, которой так увлекалась, и вышла замуж за богатого рантье, обладателя приморской виллы, покладистого нрава и круглого брюшка под вырезной жилеткой. Измена невесты и была отчасти причиной внезапного разрыва Прюдома с культурным миром и его бегства в Африку.
Теперь Генриетта писала, что развелась со своим рантье, который наскучил ей до тошноты. Она снова свободна и жаждет отдаться научной работе. Она давно поняла, что любила одного Прюдома. И если он…
Письмо это прозвучало как властный призыв из другого мира. Прюдом спешно сложил свои вещи, поселил в бунгало чернокожих слуг и двинулся в Алжир, захватив с собой Уару. В Алжире он расстался с Уарой, подарив ее своему приятелю, колониальному чиновнику. Нечего было и думать везти зверя в Париж.
Прюдом собирался начать новую жизнь, в которой не было места его любимице. С болью в сердце простился он с Уарой.
Покидая берега Алжира, он долго смотрел на белый домик чиновника, где поселилась львица…
Через несколько месяцев угодливый чиновник подарил Уару губернатору, а меценат-губернатор принес львицу в дар Парижскому зоопарку. И вот Уара очутилась в тесной клетке на палубе парохода. Волны укачивали ее, пассажиры с тупым любопытством глазели на хищника. Прищуренными глазами глядела Уара на уплывавшую в даль буйную зелень алжирских берегов и думала свою крепкую звериную думу.
И вот Уара стала соседкой гиены, подаренной французскому правительству вождем племени кабилов, и бурого медведя с облезшей шерстью. Она не имеет общения с этими зверями, будучи иной породы. Но она знает, что несколько поодаль обитают львы, присутствие которых она слышит и чует.
Она живет на берегах Сены, в одной из двадцати ниш обширного зала. Скучные дорические колонны разделяют ниши, подпирая безнадежно серый потолок. На некоторых колоннах надписи:
«Запрещается дразнить животных». Над клеткой Уары стоит:
Львица
Felis lea
Дар М. Рише
Ранняя весна. На улицах солнце и слякоть. Молодая львица с короткими конусообразными клыками мечется по клетке, то-и-дело бросаясь на решотку в напрасной надежде найти выход к солнцу и свободе. Праздная толпа проходит мимо клеток.
Felis tigris
Королевский тигр
Дар вице-короля Аннама
Felis pardus
«Felis lео»…
Дети бросают сахар медведям к великому удовольствию старичков, вооруженных тростями и зонтами, нянек и мамаш.
На других колоннах написано:
«В виду несчастных случаев, имевших место с животными, воспрещается под страхом судебной ответственности бросать что бы то ни было следующим хищным зверям: львам, пантерам, пумам».
Надписи, надписи, надписи… Ржавые решотки, дремлющий сторож на скамейке…
О, эти ржавые клетки, современники керосиновой лампы и сальной свечи! Зловонные, душные звериные тюрьмы. Перед ними проходят вереницы человеческих лиц, юных, сияющих здоровьем, и сморщенных, испитых, изгрызенных недугом. Сотни глаз, искристых, свинцово тусклых, воспаленных, хищных, шарят по клеткам, ощупывая зверей.
Молодая львица порою бросает любопытный взгляд на толпу праздных буржуа Она издает легкое рычание, она зовет, чтобы с нею поиграли. Но толпа не понимает львицу. В сытом самодовольстве, защищенная решотками, она издевается над беспомощным зверем.
Идиотское бахвальство перед узником! Буржуа поддразнивают хищников. Им кажется, будто они глядят на фотографию крупного убийцы, украшающую первую страницу газеты.
Уара не совершила никакого преступления. А, между тем, она здесь, в этой тюрьме, выставлена на потеху зевакам.
Уже давно прекратила она акробатические упражнения, которые еще не успели надоесть молодому льву, отделенному от нее четырьмя нишами. Она не набрасывается больше на воображаемого врага. Ей надоело упорное мелькание перед клеткой этих людей, которых она не может обнюхать и с которыми нельзя поиграть…