Всемирный следопыт, 1929 № 03

Боты проходят между шхерами, входят в пролив, где на сваях у самой воды расположены небольшие поселки. Но вот пролив расширяется. На сером скалистом берегу бухточки виднеются жалкие лачуги с дымящимися трубами.

«Как хорошо, что матери не приходится жить в такой гнилой лачуге! — думает Ларс. — Бедная мама! Хотя бы Олуф получше помогал ей без нас…»

Они снова входят в проливы, где ветер свирепо бросается им навстречу, так что поминутно приходится переводить парус и лавировать. Боты собираются вместе и идут парус к парусу. Лавировать в фарватере, шириной всего в несколько ботов — дело нелегкое.

Несмотря на дурноту, Арнт Осей во что бы то ни стало хотел помогать, но только мешал товарищам, постоянно хватая не тот канат.

— Беги на нос, Генрик! — крикнул Криставер. — Им там нужна, как видно, нянька.

Генрик Раббен нырнул под парус и пробрался на нос.

Ветер переменился и подул с запада, как только фарватер расширился. Смеркалось, и путь был таков, что легко было сесть на мель. Тут Ларс понял, что лафотенский рыбак — нечто большее, чем простой человек: у него совершенно особые слух и зрение и еще чувства, которых нет у других людей. Маяк где-то на западе яркой молнией освещал полосу моря, но там, куда свет не доходил, становилось еще чернее. Вскоре ничего нельзя было разглядеть, кроме белых столбов брызг у шхер. Тем не менее рыбаки продвигались вперед и находили дорогу. Канелес перегибался через борт и подавал знаки рукой в белой рукавице, а отец стоял у руля и заставлял «Тюленя» мчаться на всех парусах.

Фосфорическое сияние зеленоватыми брызгами окружало борта бота, и шхеры и прибрежные островки казались окруженными пляшущим зеленым пламенем. Горы на востоке вставали черной твердыней, о которую с шумом разбивались волны. Боты неуклонно стремились на север.

Обогнули мыс. В небольшом заливчике показались огоньки домов, а у гавани — желтые фонари кораблей и лодок, приставших сюда на ночь.

Паруса спущены, якорь брошен за борт, в каюте на очажок ставится кофейник. Тесно рыбакам на коротких, покрытых шкурами нарах. Но белый хлеб с маслом и горячий кофе очень вкусны, а настоящий обед они сварят себе в другой раз.

— Да ты замечательный моряк, Арнт! — сказал Канелес, и хотя крошечная лампочка, болтавшаяся под потолком, светила тускло, все заметили, как покраснел Арнт Осей.

Ларс засмеялся, Элезеус фыркнул, а Криставер улыбнулся, намазывая хлеб маслом. Бедняге Арнту давно уже хотелось попасть домой.

Но тут Генрик Раббен повернул к нему лицо, обрамленное красивой черной бородой, и сказал.

— Ничего, Арнт! И великие мастера были когда-то учениками.

Это было утешительно слышать, а бедный Арнт нуждался в утешении.

Рыбаки остановились в торговом местечке, где продавалось вино, — и с берега доносились смех и крики пьяных. Канелесу захотелось пойти на берег повеселиться, но Криставер не отпустил его. Он вытащил из-под соломы на нарах бутылку и налил каждому по рюмочке после еды. Когда выпили, он заявил, что пора ложиться спать. Рыбаки стащили с себя мокрые сапоги, потушили лампу и, не снимая суконного платья, залезли под шкуры. Все шестеро улеглись в ряд.

Это была первая ночь по дороге на Лафотены. Лежа в ледяной каюте, куда ветер и холод проникали изо всех щелей, Ларс думал о том, достойно ли он держал себя в роли рыбака. Его новые рукавицы промокли насквозь, и он положил их под себя, чтобы они как следует прогрелись до завтрашнего дня.

Вскоре усталые рыбаки захрапели наперегонки. В реях свистел ветер, с моря, казалось, доносились глухие звуки органа. Во сне, как и наяву, рыбаков тянуло вперед, и они не забывали, что находятся в пути, что им нужно итти дальше на север и что остается проделать еще много миль…

А на берегу скандалили пьяные рыбаки, дрались с матросами с больших судов, да изредка по бухте, словно ощупью, проходил челнок, наполненный орущими людьми…

Криставер Мюран сквозь сон размышлял о «Тюлене». Бот капризничал целый день. Если будет так продолжаться, плавание обещает быть крайне опасным…

Среди ночи Криставер вдруг вскочил и вылез наружу. Вьюга кинулась ему в лицо, но он ощупью добрался до мачты, отодвинул в сторону парус, приподнял брезент над грузом, постоял немного и подумал. Криставер недостаточно еще проснулся, чтобы вполне сознавать, что делает: он ударил кулаком по бочке с солью и откатил ее на несколько метров к корме. Тяжелый ящик и мешок с мукой последовали туда же. Затем Криставер снова накрыл груз брезентом, повернул обратно и залез в каюту. Он промок от снега и продрог и прежде чем заснуть долго дрожал под меховым одеялом. Тяжелый груз был отодвинут на корму. Криставер чувствовал, что это понравилось боту, и поэтому спал без сновидений…

_{Криставер откатил бочку с солью к корме…}