Домой Мануйлов пришел около полуночи и был поражен. Галина убралась восвояси, в квартире царила чистота, и – вот уж невиданное дело! – Вера приготовила ужин. Ковыряя вилкой холодные, скользкие, слипшиеся макароны, Сергей никак не мог избавиться от мысли, что ему давно следовало не улыбаться в ответ на истерики Веры, а раздавать ей пощечины, не бежать самому чистить картошку, а швырять грязные клубни в гражданскую жену, не выбиваться из последних сил, зарабатывая на ее прихоти, а ограничить хамку в расходах, отсчитывать ей копейки. Только сейчас до него дошло: его любимая не способна оценить заботу и нежность, считает их проявлением слабости. Увы, она принадлежит к той породе людей, о которой русский народ издавна придумал поговорку про палец и руку.[3]
После того скандала они неожиданно зажили мирно. А спустя некоторое время Вера сказала:
– Нужно купить малышу приданое. Извини, я была дурой, теперь буду вести себя иначе. Вроде у тебя предстоят гастроли по Сибири?
– Да, – кивнул Мануйлов. – Но я хотел отказаться от поездки, тебе же скоро рожать.
И тут, к удивлению Сергея, Вера сама обняла его, нежно поцеловала и сказала:
– Нам очень нужны деньги, а чем дальше от столицы расположен регион, где должны состояться гастроли, тем больше платят московским артистам. Не волнуйся за меня.
Сергей уехал в Тюмень и при каждой возможности посылал Вере телеграфом деньги, опасаясь возить с собой крупные суммы. В гостиницах, где селились циркачи, часто не было горячей воды и буфета, о том, что надо завести сейфы для постояльцев, администрация даже не подозревала.
Домой Мануйлов вернулся за пару дней до предполагаемых родов Веры. Он сильно нервничал – мобильных телефонов тогда не существовало, поговорить с Верой ему удалось за время своего отсутствия всего пару раз. А последние дней десять и вообще связь с Москвой из-за плохой погоды и обильных снегопадов отсутствовала.
Войдя в квартиру, Сергей сразу понял: что-то не так. Воздух был спертым, помещение давно не проветривали, и в нем стояла гулкая тишина. Веры не было ни в комнате, ни на кухне, из шкафа исчезли ее вещи и косметика, и вообще однушка смотрелась так, словно ее подготовили под сдачу. Олейникова уехала, забрав все, что могла. Конечно, никаких денег в жестяной коробке из-под конфет, где обычно хранилась заначка, не было.
Наивный Мануйлов перепугался, подумав, что Веру ограбили и похитили, и кинулся в милицию. Опера опросили соседей и выяснили, что Вера уехала из дома за три дня до возвращения гражданского мужа. Она спокойно командовала шофером машины, который вытаскивал из квартиры узлы и коробки, не выглядела ни испуганной, ни расстроенной, наоборот, как хозяйка, покрикивала на парня и огрызалась на молодую даму, которая тоже помогала ей при погрузке вещей.
Мануйлов сообразил, что у Веры случился очередной истерический припадок и она укатила к родителям. Недолго сомневаясь, циркач ринулся в Ожегино в надежде, что отец и мать Веры помогут ему, объяснят вздорной дочери: за сутки до родов не стоит затевать скандалов, это может навредить здоровью ребенка. Сергей полагал, что пожилые родители непременно встанут на его сторону. Ведь каждый месяц Олейникова отправляла им деньги, напоминая мужу:
– Мои старики совсем больные, на грошовые пенсии им не выжить.
И Мануйлов не возражал, отвечал жене:
– Правильно, передай им от меня привет. Не переживай насчет денег, еще заработаю.
Не очень-то, конечно, интеллигентно намекать престарелым родственникам на то, что они фактически живут за твой счет, но Сергей надеялся: при виде зятя, пусть даже и не официального, отец и мать Веры вспомнят о ежемесячных дотациях и будут с ним заодно.
Знакомый дом на улице Ленина оказался пуст. Соседи охотно рассказали Мануйлову про смерть престарелой четы Олейниковых. Оказывается, они скончались за пару недель до Вериного отъезда с циркачом в Москву, и в крохотном домике сейчас хозяйничает Галя. Она работает в вокзальном ресторане официанткой.
Сергей поспешил в шалман, и у него с Галиной состоялся тяжелый разговор. Зато Мануйлов наконец-то выяснил правду о своей любимой.
Вера не испытывала к нему добрых чувств, а любила Илью Панченко, местного хулигана, приблатненного парня, который относился к ней, как к кошке, то есть в хорошую минуту гладил, в плохую бил. Незадолго до появления в поселке цирка Илья зарезал в драке человека, и его осудили, отправили на зону. Из-за колючей проволоки птицами полетели письма. Панченко признавался Вере в любви, обещал на ней жениться после освобождения, клялся хранить верность и просил присылать продукты, вещи, сигареты, бытовые мелочи, а главное, деньги.