Вселенский расконвой

«Даже и не думай, – отрезал Свалидор. – По сути дела, он ведь прав…»

– Не беспокойтесь, подполковник, все будет сделано, и в срок, – мило отозвался Джонни. – Вы ведь сказали, мы сработаемся. Завтра к девяти ноль ноль вам будет и инициативный рапорт, и беглый анунникянин, и, быть может, еще что-то в качестве сюрприза.

– Надеюсь, приятного. – Кобельборз кивнул, сухо попрощался и, гремя по полу тесаком, вышел. Джонни и Бродов тоже подались от надгробия подальше, по широкому туннелю, через периметры препон, к вагонообразному лифту с заторможенным троонтом.

– Слушай, а как получилось, что ты здесь? – спросил Бродов уже в конце пути, на половине гуманоидов. – Ну ведь не по объявлению же в газете?

– Так, давняя история. Дед шаман хопи[45], служба в ЦРУ, стечение обстоятельств, дурные гены. – Джонни усмехнулся, лихо подмигнул и взялся за ручки двери, той самой, в тылу Герасима. – Спроси потом у Свалидора, он в курсе. Ну, и как дела тут у нас, у правильных гуманоидов?

Дела у правильных гуманоидов, наблюдаемых в количестве трех душ, были не очень. Кнорр сидел понурившись, но глядя в потолок, всхлипывая, баюкал нос и жалобно стонал. Гирд скучал рядом, держался за ребро и тоже пребывал в миноре и так же на полу. Потрошитель сидел в кресле, разглядывал кулак и голосом человека, честно выполнившего свой долг, вещал:

– Кенту моему по воле Дане-ассурянину рахмат скажите, не резон мне его перед брательником криво подставлять. А то бы я вас сейчас, пидорастов…

Что сотворил бы он с десситом и орионцем, узнать не удалось – вошли Данила и Джонни.

– А, значит, гуманоиды всех рас, объединяйтесь? – мрачно изрек Джонни, выругался матом и сделался нехорош. – Значит, на предмет альдебаранской квачи? Которая уже поспела? А ведь кобель был прав! Трижды прав сей кобель был. Тянет не к гуманоидам, тянет к собакам. А ну, встать! Живо у меня! А ну, блин, равняйсь, а ну, такую мать, смирно!

Даром что полковник, а взревел Джонни мощно, с драйвом, очень по-сержантски. Так что подействовало сразу.

– Ох, что за галактика, что за разумные существа, – по стеночке поднялся Кнорр. – Не гуманоиды – звери.

– А самая мразь – анунникяне, – встал, держась за печень, Гирд. – Тати, мокрушники, бандиты, ворье. Скольких в свое время я отправил на органы…

– Ты лучше заткнись, палач, – выпрыгнул из кресла Потрошитель. – Сейчас у меня сам отправишься на хрен. Малой скоростью…

– Ну что, коллеги по разуму, бузим? Нажрались квачи? – тихо, уже в манере дипломата, с ухмылочкой продолжил Джон. – Все, кончай гулять. На шарике репты, понимаешь, а у вас полнейший бардак. На псарне у Большого порядок-то не в пример. Образцово-показательный. На задних лапах ходят. – И он пальцем показал на нарисованного Герасима. – Причем строем и с песнями…

– Как? На шарике репты? – изумился Потрошитель. – Опять? А я-то думал, что эти врут, свистят, заливают в три струи. – И он с брезгливостью кивнул в сторону потерпевших. – Думал, обидеть норовят…

– Как же, тебя, урку, обидишь, – фыркнул от ненависти Гирд, Кнорр же дотронулся до лепешки носа, охнул и снова заскулил:

– Ох, и галактика. Ох, и гуманоиды.

Хвала аллаху, что его не занимали больше высохшие трузера.

– Ну все, довольно эмоций, – резко поднял боевой дух Джонни. – Даю полчаса на оправку, будем составлять инициативный рапорт. Сопли подобрать, время пошло. А вам, ребята, надо идти, – глянул он на Бродова и сумрачного Потрошителя. – У нас здесь сейчас начнется такое. Давайте, я провожу.

– Приятно было, – кивнул Бродов с сухостью десситу и орионцу. – Пока.

Что-то инопланетные братья по разуму его не впечатлили. Абсолютно. Все, кроме киноцефалов…

А вот Серафима напоследок вдруг потянуло на общение:

– Ну, счастливо оставаться, извините, что не так. Премного вами довольны, бывайте здоровы и богаты. А мы того, до дому, до хаты. Давайте на дорожку обнимемся, по нашему обычаю, по ануннакскому. Ты что это, Черный, нос воротишь? Никак возгордился? Или, может, хочешь, чтобы яйцо вон? Забыл что ли, кто прошлое вспомнит… А, молодец, Черный, мать твою, соображаешь, не забыл. Ну теперь ты иди сюда, Дохлый, давай, давай. Да не ссы ты, мать твою растак, не ссы, не обижу. Ну давай, Дохлый, не кашляй, расти большой. И главное, лопай, давай, лопай, равняй, так твою растак, рожу с жопой. Чтобы была вот как у Черного.

Наконец Серафим иссяк, Герасим крутанулся, тайная дверь подалась, и Джонни сразу повернул налево, в узкий, полого поднимающийся кверху ход. Тускло горели лампы, лениво кружилась пыль, где-то премерзко пищали владыки подземелья крысы. Шли недолго.