Вселенский расконвой

– Ладушки, – двинули к столу Данила и Серафим, расселись, налили, принялись осматриваться. Взгляд особо положить было не на что – офис, стеллажи, прямоугольники стен, причем одна, видимо, прозрачная, зашторенная жалюзи. Так, ничего особенного, не в бункере у фюрера – парная рабочая берлога среднего командного звена. Впрочем, нет, кое-что примечательное все же было – картина, в полный гуманоидный рост. Не такая, правда, величественная, как та, про альтруиста Доггилавера, но тем не менее очень запоминающаяся, к тому же насыщенная сюжетно. Под названием, как это явствовало из подписи, «Герасим учит дайвингу My-My». И действительно, дело проистекало под журчание струй: крепкий широкоплечий гуманоид, стоя во весь рост в моторной лодке, высоко вздевал над головой черного огромного барбоса. Мышцы его были напряжены, лицо решительно, улыбка ангельска, во взгляде что-то от Степы Разина, швыряющего за борт свою княжну. От холста так и веяло реализмом, достоверностью, запахом тины, плеском волны. Слышался рык, торжествующие крики, жалобное повизгивание и кваканье лягушек. Самое интересное было то, что в лихом том гуманоиде Бродов узнал себя, а занимающийся дайвингом черный волкодав жуть как напоминал киноцефала-вульгариса. И статью, и окрасом, и прикусом, и костяком.

– Что, нравится? – проследил взгляд Бродова братец Джонни, весело кивнул и с удовольствием хлебнул красносмородинового сока. – Это мой автопортрет, под плохое настроение. А то эти чертовы бобики-тобики совсем отбились от рук. Лучшие друзья гуманоидов, так и растак. Впрочем, ладно, плевать, проехали, вернее, проплыли. Не будем терять времени на всякие там эмоции. Итак, братец, чтоб ты знал, на шарике нашем сейчас насчитывается более двадцати видов инфэжэ, то есть инопланетных форм жизни[41]. А посему…

Он не договорил. Холст, камуфлирующий, словно у папы Карло в каморке, секретную дверь, пришел в движение, послышались тяжелые шаги, и в помещение заявился негр, огромный, мощный, широкоплечий, похожий на веселого людоеда. Впрочем, выглядел он совершеннейшим хирургом: очки, резиновые перчатки, фартук и высокий, на курчавой шевелюре колпак. Все – и очки, и колпак, и фартук были в каких-то жирных, цветом напоминающих жабу пятнах.

– Так-с, – глянул на него братец Джонни, помрачнел и сразу взял инициативу в свои руки. – Для тех, кто не в курсе. Знакомьтесь, это мой второй заместитель Гирд. Во всей красе. А это мой брат и…

– Ну, с этим-то анунникянином мы знакомы. Очень хорошо, – с ненавистью глянул Гирд на Потрошителя, страшно засопел и, резко сдернув латексную перчатку, сунул мускулистую руку Бродову. – Гирд, гуманоид. С Беты Ориона. Много слышал о тебе волнующего, Первый Брат. Качественного пищеварения, бодрости эрекции, – полуприсел он, сделал полупоклон и, увильнув от темы, повернулся к Джонни: – Порядок. Клиент дозрел. К общению готов…

– Ну? – удивился тот, вскочил и твердо посмотрел на Бродова. – Мне нужно отлучиться, брат, по делу, ненадолго. Наблес, черт бы его подрал, оближ. А в курс дела тебя введет коллега Кнорр, все покажет, расскажет, подробно разжует, разложит по полкам. А, коллега?

– Ну конечно же, шеф, конечно, – обнадежил его Кнорр, кивнул, и Джонни с Гирдом направились к Герасиму.

Клацнула пружина, сработал механизм, стихли в глубине прохода быстрые шаги. Настала тишина.

– Ну что ж, начнем, пожалуй, раскладывать по полочкам, – нарушил ее Кнорр, захлопнул ноутбук и бросил взгляд на Бродова. – Я не стану изливаться в три струи вербальными потоками по древу. Как говорят у нас на Дессе, семь раз отмерь и с одного раза зарежь, и лучше один раз увидеть, чем сто семь раз услышать. Так что вот, – он подошел к столу и вытащил из ящика папку, – смотри, читай, вникай. Будут вопросы какие – задавай. А мы пока, может быть, – глянул он с надеждой на Серафима, – примем квачи. В знак мира, дружбы и взаимного сотрудничества. Как говорят у нас на Дессе, кто прошлое вспомнит, тому яйцо вон…

– Что? – пришел в волнение Потрошитель. – Уж не ослышался ли я, дессит? Ты говоришь о кваче? О черной альдебаранской кваче? О той кваче, что вот-вот должна поспеть?

– Ну да, о ней и говорю, – с важностью подтвердил Кнорр. – Вчера была оказия с Альдебарана, родня прислала мне сто доз. Одному, ясное дело, неинтересно. С подчиненными, – он посмотрел на жалюзи, – нельзя. Брат твой, – он кинул взгляд на Бродова, – уважает виски, а Гирд мало того что садист, так еще и стукач. В общем, ладно, давай, анунникянин, примем, квача нынче удалась, не пропадать же добру.