Внезапно словно назойливый комар зажужжал в лобных долях моего мозга, и я вспомнил прочитанную когда-то книжку, в которой один старый академик, наполовину выживший из ума, наполовину гениальный, рассуждал о теоретической возможности существования мыслящих планет, которые целиком – вместе с корой, магмой, внутренним ядром, полюсами и океанами – составляют единое разумное существо. Я не помнил точно обоснования этой теории, но, кажется, она базировалась на множестве сходств между планетой и мозгом. Говорилось, что форма планеты имеет такую же полушарную организацию, как и мозг, – ее ядро наделено личностным сознанием, а магма и лава, кипящие в ней, выполняют функции подкорки.
Если допустить, что Одиссея была одним из таких миров, то это все объясняло. Воздействовав на мой ослабленный алкоголем рассудок, мыслящая планета подкинула в него координаты, заманила меня на свою поверхность и теперь с интересом и смаком изучает.
Думаю, планете доставляло удовольствие наблюдать мое поведение в нестандартных ситуациях, и именно по этой причине она занялась клонированием Титов Лукичей. Что же касается лесов, полей и гор, удивительно повторявших земной пейзаж, то скорее всего Одиссея намеренно воссоздала их по считанному в моем сознании образцу, подобно тому, как заботливый зоолог, собираясь изучать, к примеру, сусликов, устраивает им в вольере естественный ландшафт с песчаными норками, камушками и посевами пшеницы.
Кто-то положил ладонь мне на плечо. Я повернул голову и увидел Лукича со свернутым носом. Вид у него был унылый.
– Ну что, брат, сидишь? – спросил он.
– Да вроде того, – ответил я.
Он смущенно переступил с ноги на ногу. Скафандровые брюки двойник-провокатор все-таки отвоевал, хотя одна штанина была оторвана почти до колена.
– Это ведь с тобой я утром разговаривал? Я тебя по носку узнал. Не возражаешь, если рядом сяду? – спросил он.
Я пожал плечами, показывая, что мне все равно. Брючник почесал нос и уселся рядом.
– Ты того... не злишься, что из-за меня на ракету не попал?
– Чего уж там... Я-то тебя понимаю. Сам, можно сказать, такой же гад, – сказал я.
Он хмыкнул, показывая, что тоже не чужд самокритики. Мы помолчали, думая то ли каждый о своем, то ли об одном и том же. Трудно сказать, насколько синхронно текли теперь наши мысли.
– И что теперь делать будем? – спросил Лукич, проводя по земле черту большим пальцем ноги.
– А что остается? Жить, – ответил я.
Потянулись дни, недели, месяцы. Каждой ночью число Титов возрастало. Одиссея вполне освоила мое производство и теперь штамповала меня с такой легкостью, словно я был поставлен на конвейер. Удивляло другое: ни один из новых Титов не помнил процесс своего клонирования и был железно уверен, что он – это я. Что же касается меня, то я уже во всем сомневался, даже в том, что я – это действительно я. Дело в том, что на вторую ночь мой носок пропал и обнаружился на другом Тите. Я смотрел на этого Тита и не знал, что мне думать: то ли он, пока я спал, нагло обворовал меня, то ли этот Тит и есть настоящий вчерашний «я», а я сам – не что иное, как клон, произведенный с него. Во всяком случае, «носковый» Тит придерживался именно этой гипотезы.
Но как бы там ни было, Одиссея постепенно заселялась моей персоной. Изредка даже из лесной чащи выходили Титы, обросшие и одичалые, и жадно набрасывались на еду, вырывая ее у нас из рук. Ссориться с этими лесными типами никому не хотелось, потому что, рыча, они с каннибальской задумчивостью косились на горло любого, кто вставал им поперек дороги. Впрочем, через пару дней они отъедались, отсыпались и, становясь вполне цивилизованными, приносили тысячу извинений за свое дурное поведение.
Мало-помалу часть из нас, человек пятьдесят или шестьдесят Титов, появившихся в первый день и немного притершихся друг к другу, сбились в большое племя и, вооружившись палками и камнями, стали охотиться на лосей и кабанов. Откуда в лесах взялись лоси и кабаны, мы и сами толком не знали, очевидно, Одиссея завела их, чтобы мы не умерли с голоду. Загнав кабана, мы, как первобытные охотники, жарили его тушу на костре и жадно пожирали горячее мясо, одновременно охраняя добычу от тех Титов, которые тоже хотели есть, но не собирались при этом бегать по зарослям, царапая руки и ноги колючками. К сожалению, вынужден признать, что среди моей персоны находились и такие ленивые и асоциальные субъекты, эдакие наполеончики, ставившие личные интересы выше других Титов и меня в их числе.