Вселенский неудачник

Завершив ремонт, я продолжил полет, но не прошло и суток, как двигатель вновь заглох. Заглянув в топливную камеру, я обнаружил, что она пуста. Я удивился, потому что совсем недавно заправлял ее. Я подсыпал в двигатель еще молекул, и он заработал, но новой порции хватило всего на двенадцать часов. Я добавил еще мусора и бросил в камеру свои старые ботинки, надеясь, что их-то хватит надолго, но не тут-то было. Через сутки топливная камера вновь опустела. Тут я понял, в чем дело: собирая двигатель, я где-то допустил оплошность, и теперь он потреблял сырья раз в десять больше. Если прежде мой двигатель был на редкость экономичным, то теперь он пожирал вещество с жадностью черной дыры.

Это открытие меня обеспокоило: лететь до созвездия Дракона еще около месяца, а запасы топлива уже почти вышли. Однако разбирать двигатель вновь я не решился – кто знает, в очередной раз он мог вообще не завестись, и тогда я бы оказался затерянным среди созвездий без всякой надежды когда-нибудь добраться до обитаемого мира.

«Ладно, как-нибудь долечу. Заодно избавлюсь от хлама. Если задуматься, у меня полно лишних вещей», – успокоил я себя и стал постепенно подбрасывать в реактор то, что считал наименее ценным.

Вначале туда отправились развлекательные журналы моего предшественника и эротические диски, затем старые часы, утюг, кофеварка, половик и кресло. Все это двигатель сожрал с завидным аппетитом за каких-нибудь трое суток, а потом снова заглох.

Делать нечего – пришлось скормить ему расколотый на кусочки письменный стол, книжные полки, электрокровать вместе с одеялами и подушками, бритву, запас космического мыла, шоколадки с обертками, настольную лампу и даже дневник, который я вел, начиная с девяти лет. Затем настала очередь чемодана с вещами, обуви, бластера, скафандра, тульской двустволки, учебника по космонавигации, а потом я уже и не помню чего. Бегая по ракете, я в запале швырял в топливную камеру все, что попадалось под руку. Отправился бы туда и Мозг, но ему повезло: набор инструментов пошел на топливо в самом начале, а вручную отвинтить гайки, которыми Мозг крепился к борту звездолета, я был не в состоянии.

За оставшиеся три недели пути каюта опустела. Я сорвал даже обшивку со стен, и теперь то там, то здесь свисали оголенные провода. Под конец не осталось ничего, и тут, да простят меня дамы, мне пришлось раздеться донага и бросить в двигатель собственную одежду.

К счастью, к этому времени я как раз добрался до созвездия Дракона и находился неподалеку от Ханжонии. На мой радиовызов она не отозвалась. Чтобы дотянуть до планеты, я вынужден был отправить в топливную камеру свою рубашку, трусы и носки, оставленные в качестве последнего резерва топлива.

Сверху Ханжония выглядела необычайно привлекательно. Это была большая зеленая планета, примерно на треть покрытая мелким теплым океаном. Остальные две трети занимала суша с широколиственными лесами и сочными долинами, раскинувшимися вдоль полноводных рек.

Уже с орбиты я видел многочисленные следы человеческого присутствия – города, железнодорожные рельсы, большие промышленные свалки, пятна подтекшего мазута на океанской глади и высокие заводские трубы. Однако, к моему удивлению, ни одна из труб не дымила.

Настроив телескоп и направив его на ближайший город, я увидел, что он заброшен: на улицах ни единого пешехода, машины и флаерсы ржавели, брошенные где попало, многие дома были разрушены до основания, а сквозь их крыши и из пустых окон пробивались деревья.

Обнаружив на широкой равнине кладбище сгоревших танков, бронетранспортеров и другой военной техники, я догадался, что лет эдак сто пятьдесят назад на планете произошла война, причем, возможно, даже ядерная. Во всяком случае, вблизи городов мой дозиметр показывал очень высокий уровень радиации.

Я облетел еще несколько континентов – везде было одно и то же. Особенно жалкое зрелище представлял космопорт, похожий на огромную воронку. Вряд ли после взрыва с него взлетал хотя бы один корабль.

Я решил, что никто из жителей не спасся и планета необитаема. Огорченный, уже хотел собрать на Ханжонии какого-нибудь мусора, чтобы было на чем дотянуть до другого населенного мира, но тут на берегу реки, вдали от всех городов, увидел в телескоп картину поистине идиллическую.

В воде на сваях стояли деревянные хижины с крышами из сухого камыша. По реке сновали весельные и парусные лодки, а на берегах во множестве видны были люди. Одни стучали топорами, другие сгребали сено. По травянистым прибрежным лугам бродили тучные стада коров, коз и лошадей.

Я обрадовался, что жизнь на Ханжонии не угасла, и направил ракету к этому селению. В атмосфере топливо расходовалось быстрее, и мой «Блин» обрушился на поверхность планеты километрах в десяти от деревни. Кое-как, уже в самый последний момент, мне удалось выровнять рули, и, сломав верхушки десятка деревьев, ракета рухнула на небольшую лесную поляну.