Табак оказался куда крепче того, к которому я привык, или просто сказывался долгий перерыв. Я закашлялся. От первой же затяжки у меня закружилась голова.
Но зато потом мне стало очень хорошо. Да, табак — это наркотик, а я слишком давно нуждался в этой дозе.
— Я уже распорядился об орбитальном челноке, — сказал Реннер. — На орбите вас ждёт малый торпедный катер. Оружие мы с него сняли, конечно, и особого комфорта там тоже не ждите, но до Леванта эта посудина долетит.
— Я потом пришлю катер обратно, чтобы его стоимость не вычли из твоего жалованья, — сказал Асад.
— Плевать, — сказал Реннер. — Можешь оставить на память, пусть вычитают.
— Адмиралам имперского флота так хорошо платят?
— А мы не за деньги служим, — сказал Реннер.
— Неужто вообще не платят? — театрально ужаснулся Асад. — Срочно переходи на службу во флот Калифата.
— Как ты можешь предлагать такое настоящему патриоту?
— Патриотизм профессионала — это штука, которая должна хорошо оплачиваться, — заметил Асад. — Государство должно заботиться о своих патриотах.
— Но патриоты должны быть готовы проливать свою кровь бесплатно.
— Вот такой вот парадокс, — сказал Асад. — Тем не менее, эта схема особенно хорошо работает, когда выполняются обе составляющие.
— Кстати о патриотизме. — Взгляд Реннера снова упёрся в меня. — Асад является нашим стратегическим партнёром и личным знакомым императора Таррена, поэтому никто не сможет осудить меня за то, что я предоставил ему транспорт и позволил убираться отсюда на все четыре стороны. Тут все просто. С тобой, Алекс, ситуация куда более запутанная. Официально здесь не может быть ни одного представителя вооруженных сил Альянса, иначе могут наступить непоправимые дипломатические последствия в наших отношениях со скаари. Я лично очень рад, что ты собираешься убраться с этой планеты, и Асад выразил желание взять тебя с собой. В отчёте, который наши бюрократы, несомненно, заставят меня написать, ты будешь проходить как местный житель, оказавший ценные услуги левантийскому двору. И никакого капрала Стоуна, понимаешь?
— Понимаю, — сказал я.
— И всё было бы хорошо, если бы не твой сержант, — сказал Реннер. — Почему он не хочет лететь с вами?
— Это его выбор.
— Вне всякого сомнения. Но этим выбором он здорово осложняет мне жизнь. Единственный солдат Альянса на этой планете. Что мне с ним делать?
— А в чём проблема?
— Альянс официально заявил, что вывел отсюда все свои войска ещё до вторжения скаари, — сказал Реннер. — Если я начну переговоры о судьбе сержанта с руководством ваших ВКС… Словом, если эта информация просочится наружу, из неё могут раздуть громкую историю, которая всё осложнит. Солдаты Альянса не должны были сражаться со скаари в этой войне.
Чёрт побери, как у них тут всё сложно. Даже адмиралы думают о политических последствиях каждого своего шага. Или адмиралы как раз должны особенно об этом задумываться?
— Он вообще вменяем, этот твой сержант? — спросил Реннер.
— Вполне.
— Думаю, если я поговорю с ним один на один, мы придём к какому-нибудь решению, — сказал Реннер. — Должен заметить, что раньше воевать было куда проще.
— Ага, и планеты раньше были больше, и гравитация не прижимала к земле так сильно, — согласился Асад. — Помнишь Регул?
— Помню Регул, — подтвердил адмирал.
И они погрузились в воспоминания о добрых старых деньках, когда все они были молоды и жизнь казалась им устроенной куда проще, чем сейчас.
Я сидел в удобном кресле, слушал их воспоминания и курил.
Впервые за долгое время мне не угрожала физическая опасность, скаари не собирались изжарить меня живьём, а сотрудники СБА не стремились вытащить мои мозги и запихнуть их в банку. И в будущем у меня появилась надежда хоть на какой-то период стабильности.
В жизни наступали очередные перемены, и, хотя я помнил древнее китайское проклятие, мне казалось, что эти перемены будут к лучшему.
Несмотря на то, что я по-прежнему находился в мире, о котором слишком мало знал и в котором не занимал никакого положения, несмотря на то что в будущем человечеству грозила самая страшная война, которую только можно было представить, несмотря на то что у меня было очень мало шансов избежать участия в этой войне…
Здесь и сейчас мне ничто не угрожало. И люди, сидевшие рядом со мной, были мне симпатичны и не вынашивали в отношении меня никаких коварных планов.
Я сидел и курил.
И мне было хорошо.