Всей землёй володеть

Перевернувшись на спину, лежал он долго, с трудом сдерживая слёзы, и смотрел на полное звёзд ночное августовское небо.

Что делать ему теперь? Куда идти? Родных и близких в окрестных сёлах и слободах у него нет, да и сёла те и слободы, невестимо, уцелели ли. Может, тоже похозяйничала в них свирепая орда.

Остался, правда, у него один родич. Мать как-то сказывала, что есть у неё брат, Яровит. Ещё в малых летах забрали его в ученье, чем-то приглянулся он киевскому князю Ярославу, сделал его князь боярином, земли дал, усадьбу имеет Яровит в Чернигове. О нём почти никогда в семье не говорили, так, изредка упомянут, и только. Отец всегда хмуро сдвигал брови, едва заходила о Яровите речь. Но вот как повернула жизнь – придётся теперь, верно, Тальцу искать этого неведомого дядю. А там, как знать: может, примет Яровит его, может – прогонит взашей.

Поутру, взяв в руку сучковатую палку, забросив за плечи котомку со скудным скарбом – собрал у соседки в уцелевшей бретьянице[196] немного еды на дорогу, – в последний раз глянув на родное пепелище и обронив слезу, направил Талец стопы вдоль широкого шляха. Шёл, беспрестанно озираясь, днём больше отсиживался в лесу или крался опушкой, стараясь быть тихим и неприметным. На третий день, уже к вечеру, добрался до берега большой, многоводной реки. Ни души не встретилось на пути – лишь набрёл однажды на разорённую половцами пустую деревню.

Куда идти дальше – не знал, пошёл наугад вдоль берега, вниз по течению. Тревожно, смутно было на душе, уже и голод давал о себе знать – съестные припасы кончались. Решил заночевать в прибрежных камышах, а утром вплавь перебраться на другой берег, где виднелся густой сосновый бор. Там хоть ягоды, грибы удастся раздобыть.

Свернувшись калачиком, подложив под голову котомку, забылся Талец беспокойным сном.

– Эй, отроче! – Кто-то осторожно потряс спящего паробка за плечо. – Ишь, куда забрался! А ну, вставай!

Талец вздрогнул, оторопело вытаращил глаза, с криком вскочил, метнулся в сторону. Судорога страха сжала его сердце.

– Да ты не бойся. Экий пугливый!

В неясном свете предутренних сумерек Талец разглядел тонкую фигурку монашка в долгой рясе, с посохом в деснице. Чуть дальше, возле дороги, стояла крытая холстом телега, на которой сидел, свесив ноги, другой монах. Тучная кобылка помахивала широким хвостом.

– Ну, ступай сюда. Говори, кто ты, откудова будешь, куда путь держишь? Я, Иаков-мних, списатель княжой, иерей, инок печерский, вопрошаю тя.

Талец несмело подошёл к монашку.

Чем-то сразу расположил его к себе этот низкорослый, худенький человек с заострившимся лицом и редкой русой бородёнкой.

С трудом сдерживая слёзы, Талец коротко поведал ему о набеге половцев, разорении села, гибели родных.

В скорби потупив взор долу и вороша посохом траву, Иаков слушал, слегка покачивая головой.

– Куда ж ты топерича? – спросил он, едва отрок замолчал.

– В Чернигов хощу. Дядька тамо у мя быть должон. Бают, боярин важный. Может, приютит. А нет – не ведаю, как и бысть, куда и податься.

– В Чернигов, – задумчиво повторил Иаков. – Вот и мы туда ж. Книги везём ко князю Святославу. Я да Никита, грек-евнух, тож монах, слуга Божий. Со Льтеца идём, с монастыря. От поганых, яко и ты, едва убереглись, в роще за дубами укрылись. Книги вот спасти помог Господь. Поедем с нами, отроче. Садись на телегу.

Тальцу лишний раз повторять было не надо. Чуть не бегом помчался он к телеге и поспешно забрался на неё, сев рядом с евнухом Никитой. Молодой, безбородый грек окинул отрока косым, подозрительным взглядом и хитровато прищурился.

– А как звать твоего дядьку? – спросил он.

Голос у Никиты был тонкий, как у бабы.

– Яровит, Божий человек.

– Гм… Яровит. – Никита заметно насторожился, в тусклых глазах его блеснул недобрый огонёк. – Поганое имя, языческое. А по крещёному как его звать?

– Не ведаю, Божий человек. Я ж его отродясь в глаза не видывал.

– Гм… Иаков, знаешь ты такого боярина? – обратился Никита с едва скрываемой насмешкой к своему спутнику, тоже уже севшему на телегу.

– Слыхал, как же. Был Яровит при князе Ярославе видным боярином. В Чернигове дом имеет, ещё земли где-то возле самых вятичей, в лесах да на болотах. Сказывают, муж смекалистый, посольские дела правил – к уграм ездил, к ятвягам[197], в саму Ромею хаживал.

– Как же можешь ты, безродный раб, такому человеку родичем быть?! Врёшь ты всё! – визгливо прикрикнул Никита и замахнулся на Тальца плетью.

Лицо его потемнело от злости, маленькие чёрные глазки налились яростью и готовы были, казалось, выскочить из орбит.