Всей землёй володеть

…Утром отправились-таки в возке за околицу села. Там Гертруда отпустила возницу, они сели на коней и верхом поскакали вдоль берега скованного льдом озера.

– Здесь утки зимуют. Много уток, – говорила молодая княгиня.

– Где сейчас Изяслав? – спросил вдруг Всеволод.

Его мучили угрызения совести. Как мог он вот так, забыв о добродетелях, грязно, как мужик, предаться блуду – одному из гнуснейших грехов?!

Гертруда, видно, поняла его чувства и грустно улыбнулась.

– Ушёл с новгородским посадником Остромиром на чудь[183]. Наверное, лежит сейчас в походной веже с очередной наложницей.

Она подъехала к Всеволоду вплотную. Нежная женская ладонь легла на его длань.

– Ты не заботь себя, не думай о нём. Ему хорошо без меня, лучше, чем со мной. – Она вздохнула. – И отчего мне так не повезло?! Если бы я была твоей женой! Мне и киевский стол не нужен без тебя! Как я была бы счастлива! Была бы твоею, открыто, не таясь. Ну почему, почему не за тебя меня отдали?!

– Не нам судить о том. Господь так определил, ему видней, – мрачно отрезал Всеволод. – Пора возвращаться, нас начнут искать.

Он резко повернул коня и стегнул его плетью.

Гертруда мчалась за ним следом, задорно крича:

– Ты говоришь, как монах, князь Хольти! Да, да, как монах!

Она громко, заливисто хохотала.

– Монах! Монах! – словно эхо, звенели в его ушах её слова.

Глава 18. Щель в двери

Как одно мгновение, пролетели для утонувшего в пуховых перинах Всеволода часы сна. Наконец, он пробудился, будто от резкого толчка, и, протерев глаза, с недоумением огляделся. За косящатым оконцем горела багрянцем вечерняя заря. Зевнув и набожно перекрестив рот, Всеволод поднялся на ноги. Стал неторопливо одеваться, слыша за дверями покоя шум шагов и негромкие голоса. Десница безотчётно потянулась к сабле в серебряных ножнах. Ощутив холод булатной рукояти, князь немного успокоился, одёрнул себя: «Что за глупости на ум идут?! Чего бояться?! Кого?!»

Подошёл к ставнику с иконами, положил крест, горячо зашептал слова молитвы.

«Грех ведь! Грех створил тяжкий!» – подумалось со страхом.

Предательский холодок пробежал по спине, руки задрожали, колени как-то сами собой подкосились и с глухим стуком ударились о дощатый пол.

В унылой тишине молился Всеволод, с надеждой и тоской взирая на лик Спасителя. Казалось, Бог смотрит на него и скорбит о его сгубленной по глупости душе. Трепет охватывал князя. Это потом, после ничего не останется, кроме ожесточения, ненависти, жажды мщения и безудержного честолюбия, сейчас же любой проступок вызывал неприятие, ужас, Страх Божий в сердце, благоговение перед вышней несокрушимой силой и волей. Хотелось плакать, рыдать, умолять о прощении, клясться, делать что угодно, только бы смыть с души позор и грязь.

За спиной послышалось тихое шуршание, скрипнула и затворилась дверь.

Евнух в чёрном опустился на колени, тенью распластался на полу.

– Не вели казнить, архонт. Проведал я, покуда ты спал… Твой племянник, Ростислав, сын Владимира, твоего покойного брата, у княгини Гертруды. Вчера ещё был, до нас, тайно.

– Ростислав?! – Всеволод аж подскочил от удивления. – И откуда его принесла нелёгкая?! Вроде сидел тихо-мирно в Новгороде, потом на Волынь перебрался. Не узнал, что ему надо?

– Не всё, архонт. Знаю одно: с киевской княгиней он греху предаётся.

Спокойный, вкрадчивый голос евнуха вывел князя из себя.

– Что?! Врёшь, скотина! Врёшь! Врёшь! – Всеволод схватил скопца за грудки и стал яростно трясти его, слыша, как бессильно клацают у того во рту зубы.

Отшвырнув соглядатая в угол, князь выскочил из палаты в тёмный переход. Ярость прошла, уступив место чувству гадливости – как мог он польститься на ласки развратницы-польки?! Или не видел, как вела она себя с баронами на пиру?!

– Эй, иди сюда! – окликнул он евнуха. – Показывай, где, что видел.

Скопец угодливо улыбнулся, вытер капли крови с лица и безмолвно пошёл вперёд. Они крались по гульбищам, холодным переходам, взбирались по крутым лестницам, спускались, снова шли. Наконец, оказались в узкой светлице с окнами, выходящими в сад.

Евнух поманил князя перстом. Всеволод прильнул к крохотной щели в двери.

За дверью находились просторные покои, озарённые ярким светом огромных семисвечников и хоросов[184]. На разобранной постели лежала Гертруда – Всеволод сразу узнал её распущенные льняные волосы, её улыбку, её острый нос. Княгиню страстно обнимал плечистый молодец. На его загорелых обнажённых руках играли мускулы, он был силён и могуч.

– Ростислав, – ошарашенно пробормотал Всеволод.

Князь с презрением плюнул в темноту. Ещё раз взглянул на Гертруду, уловил её серебристый, весёлый смех.

– Любуется со всеми подряд! Как баба дорожная! Тьфу!

А ведь он полюбил её, полюбил по-настоящему, сильно, страстно, он не стал бы с кем попало, с тоски или от безделья. И вот – словно пощёчина, звонкая и обидная.