Всего одна жизнь

Он кивнул. Посмотрел на нее внимательно, даже с любовью. Да, да, она, конечно, права. При всей присущей женщинам, даже пожилым, романтичности Татьяна всегда отличалась прямолинейным мужским умом. И это сделало ее счастливой. Она любила своих дочерей и приложила немало усилий, чтобы они «своевременно» вышли замуж. Любила своего мужа, свой дом, но сильнее всего, вероятно, любила свое дело, которому могла отдавать больше, чем кому бы то ни было. Она познавала известные истины своего ремесла практикой и не пыталась раскрывать новых. Ей и не нужно было этого.

А разве он не мог идти тем же путем? Теперь это неизвестно. С самого начала он пошел иным. Он хотел искать и раскрывать истины непознанные. Он чувствовал себя способным на это. А в конечном итоге — малозначительная наукообразная деятельность, весьма напоминающая, вероятно, со стороны, из перспективы времени, беспомощное и бессмысленное барахтанье коричневого жучка в молоке… Он вытащил ложкой из молочника жучка и с отвращением бросил его в пепельницу.

— Почему бы тебе не взять его к себе? — говорила между тем Татьяна.

— Кого? — Федор Родионович уже несколько минут не слушал ее.

— Ну, Сашу, естественно! — возмутилась она.

Федор Родионович удивился. Хотя зять и был хирургом…

— Но они живут в другом городе…

— Вот и переехали бы сюда! Он ведь очень способный человек. И неужели тебе не хочется передать кому-то близкому все, что накопил в своем деле? Именно одному человеку — все! Продолжателю.

— Оставь, Таня, это ерунда.

— Отнюдь! Не случайно очень многие значительные клиники — наследственные. — Она стала собирать на поднос посуду. Сегодня, судя по всему, она не торопилась.

— Спасибо. — Он поднялся из-за стола. — Тебе помочь?

— Не надо, мне к десяти.

— А насчет клиник, — уже от двери заметил Федор Родионович, — так значительность их в основном от той самой традиционности, а не от больших новаций. В науке, как и в искусстве, безразлично, в чью голову вкладывать. Важно, чтобы эта голова была способна и воспринимать, и думать самостоятельно.

Они шли по коридору, он — в кабинет, она — на кухню.

— Ты что, все еще на позициях антиморганистов? — донесся до него насмешливый ее голос из кухни.

Федор Родионович усмехнулся, подвигал бумаги на столе.

— Да нет! Просто мне нечего передавать.

— О-о-о! — весело сказала Татьяна. — Вам, мужчинам, обязательно нужно быть великими! Баб губят навязчивые мысли о тряпках, а вас — о величии! — Она появилась в дверях кабинета. — Все твои возражения нужно считать неприятием Саши?

— Нет, пожалуй…

— Это меня радует. — Она поцеловала его в лоб и добавила тихо: — Я скучаю по ним, Федя…

— Надо подумать, что можно сделать.

— Подумай. Ты умный, додумаешься. — Она улыбнулась. — Ну, занимайся, не буду тебе мешать. Да и сама займусь. Есть еще полчаса.

Федор Родионович тяжело положил руки на стол. За лекцию приниматься не хотелось. Собственно, нужно было только просмотреть прошлогодние, пришедшие из каких-то далеких уже лет, когда он впервые готовил эту лекцию, записи, внести в них изменения, дополнения, продиктованные быстрым течением науки, продумать акценты, выделить главное для дня сегодняшнего, определить тональность. Когда-то ему нравилась эта работа. Теперь он не смог, как обычно, взяться за нее накануне вечером, не мог и сейчас.

«А что, если бы у меня был сын? — думал Федор Родионович. — Стал бы я делать из него доктора медицинских наук к тридцати пяти годам?» Продолжателя. Чего продолжателя только? Семейных профессорских традиций? Наверное, ничего, кроме вреда, науке это не приносит. А собственно, велик ли вред? Вот ведь он сам не «наследственный профессор», а толку-то что? Без наследственных легче пробиться талантам? Настоящий талант всегда пробьется. В медицинской науке это не может быть инертный мыслитель, отвлеченный теоретик. — От безвольных «многообещающих» здесь решительно нечего ждать…

Нет, сын ничего не изменил бы в его жизни. Только сделал бы ее, возможно, еще более сложной. Нет, нет, главное — быть уверенным, что ты делаешь именно то, что должен, что лучше всего можешь… Нужно оправдать свое присутствие здесь, доказать себе самому… Что же доказать? Это очень важно: определить конечную цель.

Федор Родионович нервно поднялся, подошел к окну. Вид из него был отвратительный, не то что в больничном его кабинете, — скучный высокий дом на противоположной стороне улицы. Но Федору Родионовичу просто нужно было движение. Может быть, он подбирается к спасительной истине?..

В столовой часы пробили девять. И почти тут же появилась Татьяна, уже в плаще, с зонтом в руках.

— Сегодня я приду поздно: защищается одна наша девочка. Обед в холодильнике. Или ты поешь на работе?

— Не знаю, Танюша. Там видно будет.

— Ну, до свидания, дорогой. Не переутомляйся.

Вот пример естественной и ясной жизни. Но для этого нужно быть таким, именно таким человеком, как Татьяна.