Всего лишь сон

Утром все увидели на припухшей руке Эрика огромный синяк.

Шли годы. Я менялась, менялись и мои сны. В тринадцать лет я влюбилась в одноклассника: он выглядел старше остальных и был именно тем симпатягой, которого все девчонки обсуждали в туалете на переменах. Конечно же он не обращал на меня никакого внимания. Понимая, что большая половина его ровесниц «сохнут» по нему, он позволял себе флиртовать абсолютно с любой девчонкой. Но не со мной. Поэтому вел он себя престранно, после того, как мне приснился сон, в котором он поцеловал меня. Тогда еще я не знала: видел ли он сон с моим участием, снилось ли ему тоже самое, что и мне, или он решил, что ему привиделось, как я ночью пришла в его комнату, чтобы поцеловать, но в моем присутствии краска с его лица еще долго не сходила, он стыдливо прятал глаза и избегал общения со мной. Впрочем, последнее он делал и до этого сна.

Как любой подросток, я однажды посмотрела свой первый фильм ужасов. Первый и последний. Уже тогда я осознавала, как может повлиять на мое подсознание увиденная картина, но мне безумно хотелось посмотреть тот фильм. Мне очень повезло, что от кошмарного сна я проснулась посреди ночи в холодном поту до того, как досмотрела его до конца. Хотя откуда нам знать, где у сна конец? И, кто знает, быть может, досмотрев его, я и не проснулась бы… С тех пор фильмы ужасов я не смотрела, но пыталась учиться хоть немного контролировать сны, чтобы успеть вовремя проснуться в случае опасности. Уже зная мои особенности, хотя и подшучивая над ними, не воспринимая всерьез, Эрик как-то сказал, что мне ни в коем случае нельзя смотреть фильм «Кошмар на улице Вязов». Прочитав аннотацию к фильму, я поняла, почему.

Каждый человек хотя бы раз в своей жизни, засыпая, просыпался от того, что у него резко дернулась нога или рука, когда во сне ему привиделось, что он вот-вот упадет. Тут мне повезло меньше. У меня не дергается нога во сне – я падаю во сне. Вот только ушибы от падений в итоге нахожу вполне реальные. До завершения школы у меня дважды случался вывих плечевого сустава, были легкое сотрясение мозга, десятки синяков и один выбитый зуб, к счастью, еще молочный. «Упала с кровати», – так объясняли родители эти случаи в больнице. По этой причине в детской комнате не было двухъярусной кровати.

Иногда моя семья замечала странности, что происходили в доме, но по моей просьбе вопрос моих реальных снов больше не обсуждался. Уже никто не удивлялся, заметив утром перестановку или новые вещи, которые никто не покупал. Против этого никто не возражал.

Я хорошо училась в школе. У меня были свои хитрости. Заметив, что чаще всего сниться может то, что обсуждалось непосредственно перед сном, я читала вечером изучаемый материал, затем мое «второе я» вспоминало о нем ночью, когда тело спало. На утро я заданную тему знала так, словно сама написала прочитанные книги. В свободное время я одну за другой читала работы известных психологов и психиатров, интересовалась неврологией – совсем не тем, чем увлекались девушки моего возраста. У меня была одна цель – найти определение того, что со мной происходит. Я ни дня не сомневалась в выборе профессии, давно решив, что буду учиться на психолога. Но чем больше я познавала науку, тем больше я убеждалась в том, что мой дар и он же – мое проклятие – в медицине доныне незнакомое явление.

Почти смирившись, я стала учиться контролировать свои сны. Нет, я не могла предвидеть начальную точку своего появлении в «измерении М» – так я стала называть их, сократив свое имя до первой буквы. Также я не могла повлиять на предметы и людей, которые меня там окружали, но со временем мне стало удаваться контролировать ту себя: свои действия, поступки и передвижения. Люди воспринимают сон, как фильм, который наш мозг смотрит в то время, когда тело отдыхает. Я же стремилась стать не только актером в этом фильме, но сценаристом, режиссером и, по возможности, декоратором. И иногда у меня это выходило.

Когда я училась в университете, других студентов я сторонилась не меньше, чем избегала детей в школе. Я боялась входить в чью-то жизнь, чтобы потом никого не шокировать проделками своего внутреннего полтергейста. У меня была всего одна подруга, Люси. Она всегда была милой и скромной настолько, что боялась сказать абсолютно любому парню простое «привет» – она тут же краснела. Может именно поэтому я дружила лишь с ней: мы были словно две затворницы, отвергнутые этим миром. Хотя правильнее будет выразиться, что это мы отвергли этот мир.

Разница между мной и Люси была в том, что окружающие сами сторонились ее, я же избегала их вполне добровольно. Это уже была не школа. Я не отличалась особой скромностью и всегда говорила то, что думала. Я не была уверена, что из Люси получится хороший психолог, но к окончанию учебы она стала на себе применять полученные ею знания и навыки, а сейчас уже имеет свой кабинет и немало довольных клиентов.