— Но я, кажется, слышу его скрипку, — заметила гувернантка. — Это та же музыка, что и всегда.
Позвали слугу.
— Узнай, кто там играет, — приказал граф. — Спроси, не случилось ли чего с юнгой во время катания на санях.
Слуга скоро вернулся и сообщил, что юнга действительно вывихнул ногу, но ему вправили ее, и теперь он стоит за дверью со скрипкой, которую слуга велел ему принести с собой.
— Но я совсем не этого хотел, — сказал граф. — Впрочем, хорошо, что он цел и невредим.
— Может быть, посмотрим на это маленькое чудо? — предложил камергер. — Прекрасные глаза фрёкен Наоми говорят, что она не прочь поощрить юного артиста.
Граф улыбнулся, и в следующий миг Кристиан без башмаков, в одних чулках, пряча скрипку за спиной, уже стоял в освещенной комнате. Как тепло и ароматно, как богато и красиво было все, что его окружало! Цветы и Наоми, совсем как тогда, когда он пробрался сквозь дыру в стене в сад еврея. Они хотят послушать его игру! Мальчик трепетал от радости.
И тут вошел высокий худой господин с недовольным суровым лицом. Мрачно и вопросительно взглянул он на Кристиана, словно недоумевая, что делает здесь этот голодранец.
— Он талантливый юный музыкант, — сказал граф и в двух словах поведал историю их знакомства.
Серьезный господин посмотрел на мальчика еще суровее, и граф тут же спровадил Кристиана, сказав, что послушает его в другой раз; мальчику сунули в руку серебряный далер, но это послужило для него слабым утешением, когда пришлось покинуть великолепные хоромы.
Слуга повел его в комнатку горничной, и тут, как и вчера, ему пришлось играть перед челядью. Над ним подшучивали, но все же его тщеславие было польщено. Здесь ему тоже дали денег, и уходил он вполне довольный. На лестнице ему встретился давешний серьезный господин с суровым взглядом.
— Они же смеются над тобой, — вот и все, что он сказал, но это была большая ложка дегтя в Кристиановой бочке меда.
Петер Вик встретил его на борту не менее сурово.
— Какого черта ты шляешься туда? — спросил он. — Ты что, стал придворным музыкантом? Пиликай сколько хочешь внизу, у себя в каюте, но не наверху для этих лизоблюдов, а не то получишь оплеуху. Вот что думает об этом Петер Вик!
Понурясь, Кристиан тихонько спустился к себе и лег на узкую койку.
III
Б л у м.
Так здесь она?
Б р а н д.
О да! Царица фей, сама царица!
Молись за дев, обет принявших,
За узников во мгле темниц,
И помолись за женщин падших,
Любовь предавших плоти жриц.
Крайности как круги на воде — дальше всего от центра они сходятся. Именно у гроба любимого человека мы как никогда верим в бессмертие.
Вот и Кристиан теперь, когда действительность, казалось бы, разрушила все мыльные пузыри его надежд, крепче всего верил в свое будущее. Артисты, о которых рассказывал ему граф на Сальтхольме, не шли у него из ума.
За эту зиму оп прочитал две книги: «Альберта Юлиуса» и Ветхий Завет; обе он считал непреложной истиной, и в обеих борьба и испытания вознаграждались счастливым концом. Альберт Юлиус находил счастье на своем скалистом острове; библейские истории — а ведь они были словом самого Господа — тоже всегда хорошо кончались. Бедный пастушонок Давид становился царем Израилевым, к Иову возвращались здоровье и богатство, злого Амана повесили, а Эсфирь царь Артаксеркс сделал царицею.
«Истинный талант всегда пробьет себе дорогу», — сказал граф. «Господи! — молился Кристиан, доверчивый, как ребенок. — Дай мне истинный талант, я употреблю его лишь во славу Твою».
Звездными вечерами он по многу часов с благоговением и надеждой смотрел на небо. Когда-то астрологи полагали, что звезды влияют на судьбы людей, живущих под ними. Теперь эта вера утрачена: мы знаем, что такой силой обладают только звезды на груди у человека. Кристиан ждал помощи и от звезд на небе, и от графа, звезда которого сверкала так же великолепно, но увы! Помощь не приходила ни с той, ни с другой стороны.