Всю жизнь каждый из нас проводит в центре схватки между зависимостью и независимостью. Насколько искусно мы во взрослом возрасте сможем объединить эти потребности, зависит от того, как наши родители реагировали на конфликт двух полюсов в годы нашего детства. Но поведение родителей и их действия — лишь часть истории. Не меньшее значение имеет и то, как мы интерпретируем их действия. Каждый ребенок по-своему играет с жизнью в лотерею. То, что одному хорошо, другому может быть слишком тяжело. Кому-то из нас нужно больше родительского внимания, а другие и будучи взрослыми вздрагивают от воспоминаний о вечном контроле и бесцеремонных вмешательствах. В каждой семье складывается свой тип реакции на проявления зависимости и автономии: что и когда поощряется и пресекается. В рамках обмена компромиссами с родителями мы выясняем, какой объем свободы нам наиболее комфортен и насколько серьезно нам придется поступиться своими желаниями. В итоге рождается система верований, страхов, ожиданий — осознанных или нет — о том, как устроены человеческие отношения. Мы все это формулируем, заворачиваем в красивую обертку и протягиваем тем, кого любим. Вполне честный обмен.
Неудивительно, что такая эмоциональная история проявляется и в физиологической стороне секса. Тело — самый чистый, самый первый инструмент, с помощью которого мы коммуницируем с другими. Как писал философ Ролан Барт, «то, что скрывает язык, говорит мое тело. Тело — упрямый ребенок; язык — цивилизованный взрослый»[35]. Но тело — наш родной язык, посредник в общении с миром, используемый нами задолго до того, как мы произносим первые слова. С момента рождения взрослые дарят нам любовь, чувственную и, рискну сказать, эротическую.
Телесные ощущения доминируют в период нашего первого знакомства с внешним миром и первого взаимодействия с теми, кто о нас заботится. Тело — это банк памяти, где хранятся воспоминания о чувственных удовольствиях, получаемых нами через кожу. Часто я слышу, как женщины и мужчины в моем кабинете говорят, обращаясь друг к другу: «А ты можешь просто обнять меня?» Успокаивающая сила объятий одинаково благотворна для нас хоть в пять, хоть в сорок лет. Тело — это еще и хранилище всех страданий и разочарований, постигших нас, и боль, от которой мы страдали. Тело помнит то, что разум предпочел забыть: и светлое, и темное. Возможно, именно поэтому самые глубокие страхи и самые острые желания проявляются в сексе: и беспредельность наших потребностей, и страх измены, и ужас перед всепоглощающей страстью, и мечта о всемогуществе.
Эротическая близость — это акт щедрости и эгоизма: мы одновременно и даем, и берем. Нужно входить в тело или эротическое пространство партнера, не боясь, что нас поглотит и мы потеряем себя. В то же время мы должны уметь войти внутрь самих себя, уступить самопоглощению, оставаясь при этом в присутствии партнера и веря, что тот не покинет нас, пока мы уходим в себя, и не будет чувствовать себя отверженным из-за нашего недолгого отсутствия. Нам нужно установить связь и не бояться в ней исчезнуть, мы должны испытать оторванность от партнера, не опасаясь быть покинутыми.
Эгоизм интимных удовольствий
Меня всегда интересовали люди, которые умеют находить баланс между собой и другими на эмоциональном уровне, но никак не могут найти его в области физиологического. Этим людям страшно слиться с партнером во время секса, они боятся потерять себя, и страх так силен, что они защищаются либо блокируя свою сексуальность, либо пытаясь найти удовлетворение на стороне. Психоаналитик Джессика Бенджамин пишет: «Борьба ребенка за независимость происходит внутри тела и в контексте телесных удовольствий». У взрослого все точно так же.
Когда Джеймс впервые вошел в мой кабинет, он сел и сказал: «У нас со Стеллой отличный брак, но с сексом всегда была проблема». Джеймсу кажется, что отношения со Стеллой подавляют его сексуальность, и он сильно нервничает из-за этой эротической несовместимости. Как бы он ни был возбужден, как только приближается Стелла, он начинает думать только о том, справится ли он с задачей: «Сохраню ли я эрекцию?», «Не слишком ли быстро я кончу?», «А Стелла получит оргазм?» Секс превращается в гонку: успеет ли он добежать, пока длится эрекция? Ни о каком удовольствии и речи нет, пока Джеймс думает только об одном. Он не может флиртовать, не может пробовать ничего нового, так как все, что выбивает его из привычной колеи, повышает риск. А страхи запускают цепную реакцию, и неуверенность Джеймса парализует Стеллу. Она чувствует, что он где-то в своих мыслях, не здесь, жалуется на его невнимательность — это продолжается уже несколько лет.
— Расскажите мне о вашей матери, — прошу я Джеймса.
— О матери? Вы прямо к делу, да? Несколько лет назад я уже ходил к психотерапевту, и она тоже сразу завела разговор о матери. Это ничего не изменило. Моя жена ни в чем не похожа на мою мать.