Всегда в строю (Записки израильского офицера)

В этот же период представители Мосада ле-Алия Бет, находившиеся в Сирии и Ливане, поддерживали тесные связи с офицерами пограничной охраны в районе Мардж-Аюна, к северу от Метуллы. Я отправился первым в машине сопровождавшего меня ливанского офицера пограничной охраны. За нами на расстоянии двух километров следовал автобус с двадцатью молодыми людьми. К 12 часам ночи мы подъехали к Тель эль-Нахас, пограничному пункту к северу от Метуллы. Нас ожидал неприятный сюрприз: мы наткнулись на контрольную преграду. Командующий ливанскими пограничными частями решил устроить проверку без предупреждения именно здесь и именно в ночь с субботы на воскресенье. Мой мозг лихорадочно заработал, и я решил принести себя в жертву, чтобы открыть путь для автобуса и дать ему возможность попасть в Эрец-Исраэль. Я попросил офицера, сопровождавшего меня, сказать на контрольном пункте, что я бродяга и он подобрал меня недалеко отсюда и спешит доставить на пограничный пункт в Тель эль-Нахас. Командир контроля поехал с нами, а автобус, как я и предполагал, беспрепятственно доехал до границы близ киббуца Мисгав-Ам. Пассажиры автобуса и не предполагали, какой они подвергались опасности. Прибыв в условленное место, они отправились к границе. Там ожидала группа Палмаха и доставила их в тренировочный лагерь.

Меня допрашивали всю ночь. На следующее утро меня перевели в тюрьму, находившуюся в древней крепости в Мардж-Аюне, и заперли в подземной камере, к которой вели сорок ступенек. Хотя у меня уже был опыт сидения в тюрьмах, я содрогнулся при виде этой камеры. Свет никогда не проникал туда. При керосиновой лампе я сначала не мог ничего разглядеть. Вонь стояла невероятная. Только после того, как я немного пришел в себя и глаза привыкли к темноте, я смог приступить к осмотру окружающего.

Величина камеры была три метра на четыре, что было рассчитано на двух-трех человек. Треть пространства была отведена параше — гнусному ведру для отправления нужды, которое опорожняли раз в сутки. В оставшейся части камеры расположились одиннадцать человек: кто валялся на полу, кто сидел, подтянув колени. Я не знал, где найти место, но было ясно, что как новичку мне достанется место вблизи ведра. Я боялся, что долго не утерплю. К великому счастью, вероятно благодаря моей «интеллигентской» одежде, ко мне на помощь поспешил заключенный-ветеран, который отрекомендовался старостой. Он освободил для меня место рядом с собой, как будто желая меня опекать. Несколько часов я просидел, потрясенный положением, в котором оказался, и лишь изредка отвечал на вопросы. Мои новые друзья все время пытались «утешить» меня и говорили, что мне вынесут строгий приговор. Мое угнетенное состояние было небезосновательно. Тот, кто сидел в тюрьмах Сирии и Ливана, знал, что подвал крепости в Мардж-Аюне — самая страшная из них. Заключенных там больше месяца не держали. Однажды иракского еврея, арестованного при переходе границы между Ливаном и Эрец-Исраэль, приговорили к двум месяцам заключения в этой тюрьме; он не вынес этого и умер.

Ливанский офицер, который был со мной при аресте, немедленно сообщил нашим в Бейруте о случившемся. На следующий же день утром, мне передали, что ко мне пришел адвокат и ждет меня наверху. Я тотчас же вынырнул из преисподней, чтобы увидеть свет солнца и голубое небо.

Адвокат полагал, что меня приговорят к шести месяцам заключения. После соответствующего «разговора» адвоката с судьей я был приговорен всего к двум месяцам заключения. Усилия моего адвоката, направленные на то, чтобы перевести меня немедленно в другую тюрьму, не увенчались успехом. Он обещал, что, вернувшись в Бейрут, снова займется моим делом. Меня опять отвели в подземную камеру. Товарищи по тюрьме радовались тому, что мне вынесли легкий приговор. Я не сомневался, что мои друзья в Бейруте сделают все, чтобы облегчить мою участь.

Вопрос «питания» заключенных не особенно волновал тюремное начальство. Питьевой воды давали достаточно — и хватит, а ежедневный рацион состоял из трех лепешек и пригоршни гнилых фиг, собранных тюремщиками под фиговыми деревьями во дворе крепости. Деньги, ассигнованные на содержание заключенных, тюремщики преспокойно опускали себе в карман. Естественно, что когда на следующий день по ту сторону решетки нашей камеры появился хозяин «знаменитого ресторана в Мардж-Аюне» и возвестил, что в соответствии с указанием адвоката я могу заказывать какую мне заблагорассудится еду, душа моя обрела покой. Каждый день я брал лук, помидоры, сыр и оливки для всех товарищей по камере. Лук в тюрьме — вещь редкая и драгоценная, для нас он был лучше сочного апельсина. Мне купили даже матрас, и благодаря покровительству старосты я был освобожден от обязанности выносить парашу.