Всегда твой (ЛП)

Она вскрикивает от боли, а я продолжаю сжимать зубами ее твердый сосок, посасывая его, словно это моя работа. Ее ногти пробегают по моей шее и по моим зачесанным назад волосам, вызывая дрожь по моему телу.

Ее рука обхватывает мое горло и сжимает его, отталкивая меня от нее. Я отпускаю ее с недовольным звуком.

— Осторожно, — предупреждаю я, откидывая голову на спинку стула и глядя на нее сверху, пока она продолжает держать меня за горло. — Я заставлю тебя заплатить за это.

— Обещания, обещания.

Мои глаза вспыхивают чем-то опасным, и она сглатывает — это первая заметная трещина в ее уверенности. Она отпускает мое горло и переходит к пуговицам моей рубашки, снова садясь ко мне на колени.

— Нет. — Я рычу, мой голос твердый и с нотками отчаяния. — Рубашка остается на мне, Сикс. Новое правило, иначе мы прекратим это прямо сейчас.

За последние несколько недель она уже несколько раз пыталась заставить меня остаться без рубашки. Я должен был догадаться, что это будет первое, что она попробует сделать, как только свяжет меня.

Ее руки безвольно упали на колени.

— Что ты от меня скрываешь?

— Ничего, чтобы тебя не касалось. — Я огрызаюсь. — Это просто развлечение, помнишь?

Она грустно качает головой.

— Почему ты не даешь мне посмотреть? Как ты можешь утверждать, что я принадлежу тебе, если не даешь мне взамен ни частички себя?

— Не притворяйся, что тебе это вообще нужно. — Рычу я сквозь стиснутые зубы, и мой нрав берет верх.

Она не имеет права просить меня отдать ей часть себя, когда она не в состоянии сделать того же. Она может быть моей невестой и однажды станет моей женой, по крайней мере, насколько она знает, но она моя только благодаря договору.

На самом деле она принадлежит Астору, и я не заинтересован в том, чтобы быть братом, на которого ей пришлось согласиться.

— Что? — испуганно спрашивает она.

— Развяжи меня. — Я требую. — Сейчас же.

Она не развязывает. Лишь стоит и натягивает на себя одежду сердитыми, взлохмаченными движениями.

— Не принимай мою доброту за слабость, Феникс. Я позволяла тебе плохо обращаться со мной, потому что понимаю, что ситуация с Астором тяжела для тебя, но она тяжела — и была тяжела — и для меня. Если ты не хочешь открыться хотя бы в малейшей степени, тогда я не знаю, что мы делаем.

— Мы трахаемся, вот что мы делаем, — резко отрезаю я. Я снова дергаю за наручники, на этот раз более решительно. Металл лязгает, дерево стула скрипит, но ни один из них не поддается.

— Больше нет.

Я поднимаю голову и смотрю на нее, пока она надевает рубашку.

— Что это значит?

Она не отвечает мне, поднимает одну туфлю и надевает ее, затем берется за другую.

— Сикстайн, — рявкаю я. — Что, мать твою, это значит? — повторяю я.

Надев обе туфли, она встает и смотрит на меня.

— Мой отец хочет, чтобы я вернулась домой раньше. Я уезжаю сегодня вечером, вот что я пришла тебе сказать. — Она говорит совершенно серьезно. — Меня не будет до Нового года, и тогда будет объявлено о нашей помолвке, а время нашей договоренности закончится.

Внезапно в горле у меня так пересохло, что кажется, будто оно вот-вот разорвется, если я не сделаю глоток воды в ближайшие тридцать секунд. Я так увлеклась нами, что не заметила, как подошел срок.

— Сикс…

— Ты хочешь пригрозить, что все закончится, потому что я попросила тебя физически обнажиться передо мной, как я делала это для тебя снова и снова, делая себя уязвимой и отдавая себя тебе? Отлично. Тогда считай, что все официально закончено. Хороший, чистый разрыв перед праздниками без всяких чувств, как мы и договаривались, верно?

У меня в груди поднимается паника, которую я никогда не испытывала раньше и с которой не знаю, как справиться сейчас.

Она бросает пару крошечных ключей на землю у моих ног.

— Я больше не твоя любовница, и уж точно не твой друг, ты сам в этом убедился, так что найди кого-нибудь, кто относится к одной из этих категорий, чтобы освободить тебя. Мне надоело отдавать тебе часть себя, не получая ничего взамен.

Она собирается уходить, но останавливается и оборачивается, чтобы бросить на меня неуверенный взгляд. На мгновение она замирает, а затем грустно улыбается.

— Будь счастлив, Феникс.

Я рычу и дергаю правую руку с такой силой, что кресло разлетается на куски. Этого недостаточно, чтобы освободить меня, но это дает понять, насколько я в ярости.

— Вернись, Сикс! — кричу я.

Она не оборачивается, хотя я зову ее еще два раза.

ГЛАВА 33

Сикстайн

— Joyeux noel, ma cherie! — С Рождеством, моя дорогая.

Я прислоняюсь к маме, она обхватывает меня руками и целует в щеку.

— Joyeux noel, maman! — С Рождеством, мамочка! — говорю я ей, вызывая яркую улыбку.

— Тебе весело? — спрашивает она, ее акцент еще тяжелее, чем мой. — Мне жаль, что никто из твоих друзей не смог прийти сегодня.

— Ничего страшного, я увижу их на Новый год.

Мама сжимает меня в последний раз, а затем перебегает к группе людей, зовущих ее, и заключает их в такие же теплые объятия.