Всегда солдат

— Елки зеленые, да это же Мишка! — вскрикнул Виктор.

Услышав свое имя, Быков вздрогнул и воровато посмотрел в нашу сторону. За месяц, что мы не виделись, он раздобрел. На Быкове были хромовые ботинки, черные брюки навыпуск и гимнастерка, подпоясанная широким ремнем.

— Приоделся, гад! — нарочито громко сказал Виктор Клементьев.

Быков молчал и быстро, не глядя на пленных, выдавал хлеб. Руки его дрожали, на щеках выступили красные пятна.

— Не потерял еще совесть? — спросил Виктор, когда мы поравнялись со столом, за которым стоял Быков. — Убить тебя мало, сволочь такую!

— Товарищи, — шепнул Быков, — я потом…

— Това-арищи?! — саркастически протянул Клементьев. — Не для тебя это слово! — Он рванул из рук Быкова буханку и быстро, видимо боясь самого себя, отошел от стола.

Гнев душил и меня. Но я сдержался и спокойно сказал:

— Как же так, Быков? Выходит, прав был Виноградов… За лишний кусок продался!

— Потом. Потом все объясню. А пока иди.

Через час Быков действительно нашел меня и отвел в сторону.

— Чего тебе? — грубо спросил я. — Выкладывай быстро, в чем дело? Сам понимаешь, не гоже мне на виду у всех балакать с полицейским.

— Ну и полицейский! Ну и что! — вызывающе выпалил Быков. — А что, прикажешь с голоду подыхать? Я, что ли… — он оборвал фразу на полуслове и умолк.

— Договаривай, раз уж начал.

— Пойми, Серафим. Ведь безвыходное положение у нас. Думаешь мне легко? Не за кусок хлеба я продался. И вообще не продавался.

Я чувствовал, что Быков на ходу выдумывает себе оправдание, но не мог предугадать, куда он повернет, и выжидательно молчал.

— Какой я полицейский! Только так, форма!

— Ты ближе к делу.

— В общем, я задумал бежать. Но хочу наверняка, потому и согласился на это. — Михаил кивнул на повязку полицейского, прикрепленную к рукаву гимнастерки. — Нам разрешают свободно выходить в город.

— И ты уже выходил?

— Да, — ответил Быков и тут же осекся, сообразив, что попал впросак.

— Так почему не сбежал? Может, опять хотел наверняка?… Перед этим тебе требовался свободный выход из лагеря. Теперь — запас продуктов на всю дорогу. А потом персональная машина понадобится?

— Не смейся…

— И на думаю! Смеются над смешным. А твой поступок — самая натуральная подлость. Сегодня — в полицейских, а завтра дадут тебе оружие и пошлют на фронт. Вот чем это пахнет! Командир, старший лейтенант! Но еще не поздно…

Быков вздрогнул, насторожился. Мне показалось, что он ждет совета, помощи, и я уже мягче сказал:

— Не один ты, Миша, в таком положении. Ну, оступился, не выдержал… Так ведь на ошибках учатся. Скинь эту гадость, — я ткнул пальцем в его повязку на рукаве, — и возвращайся к нам. До Николаева шестьдесят километров. Где-нибудь подвернется случай, сбежим!

— Подумаю, — вяло ответил Быков, не сообразив, что этим выдал себя с головой.

Я круто повернулся и зашагал прочь. Человеку предлагают побег, свободу, возвращение в армию! А он — подумаю… Точно речь идет о торговой сделке.

— Постой, Серафим! — крикнул Быков.

Я ускорил шаг. Он догнал меня, загородил дорогу.

— На вот, — и стал совать буханку хлеба.

Я оттолкнул Быкова и негромко, вложив в слово всю ненависть, которая накопилась за мучительные месяцы плена, произнес:

— Уйди!

— Ну и черт с вами со всеми!

Быков размахнулся и швырнул на землю буханку. К ней тотчас бросилось несколько пленных. Я оттолкнул хлеб ногой и злобно посмотрел на людей. Наверное мой вид не предвещал ничего хорошего. Пленные остановились.

— Если твоя, — произнес кто-то, — бери. Мы думали…

— Нет, не моя! Вот этого, — я показал на стоявшего поодаль Быкова. — Подачка от предателя. Кто желает?

Лагерники потупились.

— Тогда совсем другое дело, — услышал я. — Дави эту пакость, чтобы не смущала людей.

Я наступил на хлеб. Буханка сплющилась. Я поддел ее ногой и швырнул в сторону Быкова. Рассыпаясь в воздухе, грязные куски плюхнулись у самых его ног. В глазах пленных мелькнул голодный, жадный блеск, но никто не тронулся с места.

В этот момент раздалась команда, и мы, выстроившись по четыре в ряд, покинули сборный пункт.

Впереди была чужбина, был плен без проблеска надежды на побег.

«Нет! — сказал себе я. — Бежать надо до того, как прибудем в Николаев. Лучше пуля в спину, но только здесь, на своей земле».

Растянувшись почти на полтора километра, наша колонна начала марш к Николаеву. До полудня было еще далеко, но жара уже давала себя знать. На небе ни облачка. Сухой, обжигающий ветер осыпал нас горячей пылью.

Мы внимательно присматривались к румынским конвоирам. Их было немного на пять тысяч человек. В хвосте колонны шли двое. Один напомнил мне гестаповца Карла. Маленького роста, кривоногий, с длинными жилистыми руками и низким угреватым лбом, он очень походил на гориллу. Я подумал, что и характер у него наверное, под стать облику. И не ошибся.

Где-то на десятом километре пути из колонны выбежал пленный. Расстегивая на ходу ремень, он направился к кювету. Намерения его были ясны. По этому поводу кто-то даже пошутил, раздался дружный смех. И в тот же миг сухо и коротко протрещала автоматная очередь. Несчастный вскинул голову, изогнулся и медленно повалился.