Всегда солдат

- А нам здорово повезло, друзья, - заметил Виноградов, когда мы расположились на ночлег. - Смерть стерегла нас сегодня на каждом километре. Запомните этот день! [43]

В Херсонском лагере

Ночью советская авиация бомбила Джанкойский железнодорожный узел. От разрывов тяжелых бомб ухала земля и сотрясались стены школы. С потолков отваливалась и крошилась на лету побелка, оседая на лицах пленных тончайшей пудрой. Но усталость была настолько велика, что никто из нас не поднялся со своего жесткого ложа. Многие даже не проснулись.

Утром полицаи пытались поднять нас плетками. Однако и это средство не помогло. Так, не евши и не пивши, люди проспали весь следующий день и очнулись только к вечеру.

Первым пробудился Юрченко. Лежа, он свернул артельную цигарку, сделал несколько затяжек, а потом растолкал товарищей.

- Ну, вы курите, а я пошел на разведку.

- Знаем мы эту разведку, - отозвался Быков. - Возвращайся быстрее, а то окажешься без места.

Я последним отправился на улицу. В классной комнате, предназначенной для тридцати школьников, набилось сотни две взрослых людей. Теснота была страшная. Пробираясь обратно, я все время натыкался руками на лица. Вслед неслись ругань и проклятия.

- Да хватит вам, черти! - раздался вдруг зычный голос. - Ведь не нарочно человек…

- И правда,! - вступился за меня еще кто-то. - Этот дед вон какой путь с нами за один день отмахал, многие полегли, а он вытянул. Давай, дед, двигайся!

«Дед, - подумал я с горечью. - Хорошо же выгляжу в свои двадцать пять лет!» Потрогал бороду. За пять месяцев плена она сильно отросла. Ну, что же! Дед так дед. Звучит это не так уж плохо, а по-украински - дид: - и вовсе ласково.

С тех пор за мной так и утвердилось это прозвище.

В Джанкое мы пробыли недолго.

Гитлеровцы использовали пленных для погрузо-разгрузочных работ на железнодорожной станции. Там Юрченко удалось обменять свои тяжелые и уже ненужные унты на обычные армейские ботинки. В придачу ему дали немного табаку. Это был забористый «самосад». От одной затяжки прожигало все нутро… [44]

Джанкой часто бомбила советская авиация. Я заметил, что в большинстве случаев железнодорожную станцию навещали пикирующие бомбардировщики Пе-2, имевшие небольшой радиус действия. Значит, фронт проходил не так уж далеко от Джанкоя.

Появление наших самолетов было праздником для пленных. Услышав гул моторов, они бросали работу и, задрав головы, наблюдали за небом. Я не мог запрокидывать голову, так как немедленно терял сознание.

- А ты ляг на землю, - посоветовал как-то Юрченко.

Я послушался. В таком положении было даже удобнее наблюдать за бомбежкой. Эти недолгие минуты, когда все вокруг грохотало и стонало, являлись для меня какой-то отдушиной, Я забывал, что нахожусь в плену, что изувечен и еле таскаю ноги, что смерть стережет на каждом шагу. Чувствуя грозное дыхание фронта, я верил, что вырвусь из плена и сторицей воздам врагу за все унижения и муки.

* * *

Из Джанкоя пленных перегнали в Херсон. До Алешек ехали поездом. От Алешек добирались пешком. Жуткую картину увидели мы по пути - на берегу Днепра. На протяжении сотен метров у самой воды высились штабеля трупов. Это были советские военнопленные, погибшие на железнодорожных работах. Видимо, оккупанты рассчитывали, что весенний паводок смоет трупы и унесет в море.

- Запомним и это! - глухо вымолвил Виноградов. - Запомним!

В Херсон мы вступили в полдень. Завидев пленных, жители и здесь высыпали на улицу. Через головы конвоиров к нам полетели кульки с едой.

На тротуарах было тесно. Я обернулся и посмотрел в хвост колонны. Шедший сзади немецкий солдат остановился и стал прикуривать сигарету, закрыв ладонями лицо. Мы двигались почти вплотную с тротуаром. Любой из пленных, сделав в этот момент два - три шага, мог очутиться на воле. Затеряться в толпе человеку, одетому в гражданское платье, ничего не стоило. Дело решали секунды. [45]

Голова колонны уже завернула за угол, и передних конвоиров не было видно. От тротуара меня отделял только Юрченко. Предупредить его не было времени. Когда до поворота оставалось несколько метров, я резко вытолкнул Николая из колонны и бросился следом. В тот же миг громкое «Хальт!» остановило меня. Нужно было выпутываться из рискованного положения. Сделав вид, что споткнулся, я упал на землю. Потом поднялся, догнал свой ряд и втиснулся в строй. Конвоир успокоился.

Виноградов удивленно посмотрел на меня:

- А где Юрченко? Отстал?

- Посмотрите на тротуар. Он там.

У майора от удивления округлились глаза. Пришедший в себя Юрченко понял, что его побег никем не замечен, осмелел и заговорил с конвоиром. Мешая русские и немецкие слова, он стал что-то объяснять солдату, показывая в нашу сторону. Немец сердито отталкивал Николая автоматом: «Цурюк!»

- Что ты на меня цурюкаешь! - разошелся Николай. - Эссен… Понимаешь, там мой брат, брудер. Он хочет эссен. Ну!

Юрченко стал трясти перед самым носом конвоира буханкой хлеба и пачкой махорки, раздобытыми у жителей. Немец наконец понял, чего добивается этот настырный парень, и, взяв у Юрченко передачу, вручил ее Быкову.