Читаем Всегда солдат полностью

- Не слышал разве? Немцы скоро всех пленных по домам распустят, землю дадут. Сами станем хозяйничать. Тогда заживем!

«Чего захотел, кулацкое отродье!» - подумал я и зло сказал:

- По полтора метра вглубь, а то и меньше - это все, что мы получим.

- Ну, ты! Комиссар какой выискался! - крикнул Яшка. - Не очень храбрись, а то быстрее всех заработаешь полтора метра!

Он ушел.

А мне так захотелось взглянуть на этого подонка, что я не стерпел и двумя пальцами сильно потянул вверх веко левого глаза. И увидел!

Увидел проем двери и спину удалявшегося Яшки.

В анатомическом музее

В канун 1942 года нас вышвырнули из здания медицинского института и разместили в помещении анатомического музея. Гитлеровцы срочно освобождали все крупные строения под госпитали для своих раненых.

А недели за две до этого исчез Михаил Дьячков. К тому времени рана его зажила, он чувствовал себя хорошо и все чаще заводил со мной разговоры о побеге. Подробностей Дьячков не сообщал, но я понимал, что у него есть какие-то связи с городом и что наши медицинские сестры Вера и Маруся играют в этом деле не последнюю роль.

Когда по лагерю прошел слух о нашем переселении, Михаил сказал, что мне необходимо привести себя в божеский вид. Действительно, я был раздет и разут и лежал в одном белье.

- В анатомичке вы долго не пробудете, - говорил он. - Вас, наверное, соединят с другими пленными и [33] этапом погонят на Украину. А в дороге тебя доконает холод. Надо одеться.

Дня через два Вера принесла с собой какой-то узел. Я нашел в нем ботинки, рубашку, штатские брюки, кепку, шинель и белье. Даже на ощупь чувствовалось, что белье чистое и выглаженное. От него пахло уличным холодком. Прижав белье к лицу, я долго вдыхал сыроватую свежесть, сохранившуюся в складках материи. И вдруг почувствовал: под тяжелыми веками закипели тяжелые слезы. Чтобы скрыть их, долго лежал, уткнувшись головой в узел с одеждой.

В тот день Михаил Дьячков не вернулся в палату. Когда и утром его не оказалось на месте, я понял, что он бежал. Вера подтвердила мое предположение. Проходя через комнату, она нагнулась и тихо сказала:

- Привет от Миши.

Я лишился верного друга, надежного товарища, и у меня в тот момент было такое ощущение, точно вокруг образовалась пустота.

- Не огорчайся, - шепнула Вера, - будет у тебя новый друг, и к тому же летчик.

- Летчик!

- Да, и штурман с ним. Завтра я вас познакомлю. - Она помолчала и совсем тихо добавила: - И еще… Завтра мы расстанемся. Вас переводят в анатомический музей, а нам запретили быть с ранеными. Что с вами будет?… - Вера вздохнула, осторожно потрогала мое лицо. - А опухоль заметно спала. Левый глаз скоро совсем откроется.

- Только вот хожу плохо, - перебил я сестру. - Не знаю, дойду ли до анатомички. Может, сдохну дорогой…

- Тебе помогут, я предупрежу людей и тех летчиков. Они крепкие ребята, только малость обгорели в самолете.

Вера действительно познакомила меня с майором Николаем Ивановичем Виноградовым и штурманом Михаилом Быковым. И на прощанье передала небольшую буханочку хлеба.

- Ты, Серафим, ни за что не угадаешь, от кого этот подарок, - заметила Вера. - Помнишь женщину, которая ухаживала за тобой в Нижнем. Керменчике? [34]

Зовут ее Софья Михайловна. Она долго разыскивала тебя в городе. И рассказала мне все…

Так я узнал о том, что со мной было в первые дни плена.

А через час в палаты пришли гитлеровцы и велели очистить помещение. Виноградов и Быков поддерживали меня всю дорогу. Я почти висел у них на руках и все же, пока добрался, окончательно выдохся. В анатомичку мы трое вошли последними. Лучшие места уже были заняты, и нам досталась площадка между двумя ваннами. В зале было несколько таких ванн, наполненных раствором формалина. В них лежали трупы.

- Да-а, - заметил Виноградов, - в веселую компанию мы попали.

Николай Иванович в сердцах ударил ногой по ванне. В зале прокатился глухой гул.

- Тише вы там! - раздался чей-то шутливый возглас. - Покойников разбудите.

- Покойники… Что же, рано или поздно все будем покойниками, - невесело пошутил Михаил Быков. - Такое соседство даже на руку - быстрее привыкнем к мысли о бренности всего живого.

- Хватит, Быков! - прикрикнул Виноградов. - Сходил бы лучше поискал досок или фанеры. Иначе пропадем на кафельном полу в такой холод.

Быков ушел, а мы присели на корточки возле ванн.

- Вот не думал, что окажусь в таком дохлом месте, - со вздохом сказал Виноградов. - Лучше бы в обычный лагерь. Там хоть здоровые люди.

- А вы как очутились здесь? - спросил я.

- Подбили под Симферополем, а упал в районе Бахчисарая.

И, помолчав, заговорил полушепотом:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии