Всегда солдат

Она остановилась как вкопанная, помедлила несколько секунд и бросила хлеб в колонну. Тотчас на него налетело несколько изголодавшихся пленных.

- Разойдись! - крикнул рыжеватый узкогрудый конвоир и направил на пленных автомат.

Люди поднялись с земли и заняли свое место в колонне. Лишь двое замешкались. Конвоир криво усмехнулся, опустил дуло автомата и нажал спусковой крючок. Прогремела короткая очередь и кусок хлеба оказался между двумя трупами. В колонне моментально прекратились разговоры, лишь шарканье тысяч ног о мостовую нарушало предрассветную тишину. Молчали и люди на тротуарах.

- Невеселое начало, - прозвучал над моим ухом голос Виноградова. - Надо смотреть в оба.

Предчувствие не обмануло майора. Едва колонна вышла из города, как впереди, сзади, совсем рядом загремели новые автоматные очереди и одиночные выстрелы. Не предупреждая, конвоиры стреляли в каждого, кто хоть на секунду покидал колонну или останавливался. Убивали самым изуверским способом - в живот или в грудь. [40]

Километр сменялся километром, а привала все не было. Остановились только на тридцатом километре от Симферополя. Мучительно хотелось пить. Но нам запретили удаляться от шоссе. Изможденные люди попадали прямо на обочины и в кюветы.

Я лег на спину, неудобно подвернув ногу. Не было сил шевельнуться. Усталость вошла в каждую клетку, свинцом разлилась по жилам, придавила к земле. В тот момент даже угроза смерти не подняла бы меня.

После привала занял свое место в середине колонны. Справа от меня вместо Быкова оказался незнакомец. Одет он был весьма странно - меховые унты, серое в клетку пальто и шапка-ушанка. Из-под пальто виднелся воротник морского кителя. «Уж не наш ли брат, летчик?» - подумал я и вопросительно посмотрел на Виноградова.

- Свой, - ответил майор, - на привале познакомились. Николай Юрченко, командир торпедного катера.

Моряк энергично тряхнул мою руку и открыто посмотрел в глаза, как бы говоря: «Со мной можешь быть откровенным. Не подведу».

- Вы почему в таком странном наряде? - поинтересовался я.

- А что? - Николай улыбнулся всем лицом. - Мне нравится…

Колонна тронулась, майор и Юрченко подхватили меня под руки.

- Не нужно, - запротестовал я, - еще сам могу. Поберегите силы, когда мне станет совсем худо.

- Ладно, - согласился Виноградов. - Послушаем пока, как Юрченко здесь очутился. Надеюсь, не военная тайна?

- Как очутился? - переспросил Юрченко. - Обычно. Наткнулись на «мессера», ну и продырявил он наш катерок. Хорошо, суша близко. Выбросились на берег. Разошлись в разные стороны. Я подался в Евпаторию. Зашел в незнакомый дом. Только начал стягивать унты - ворвались полицаи. Ну, конечно - «Руки вверх!» Ладно, поднял. Отобрали оружие, повели в комендатуру. Сзади, слышу, шаги. Что такое? Обернулся - чешет вовсю за нами хозяин дома и на ходу пальто с себя стягивает. «Что, - крикнул ему, - [41] выкупить меня хочешь, батя? Не выйдет, я не так дешево стою». А он догнал нас и бросил пальто мне на руки. «Замерзнешь, - говорит, - в одном кителишке-то». Конвоиры оглядели подарок. Не понравился, видать, им материалишко, да и поношенное сильно. Видите сами… Шагаем дальше. А мимо колонна военнопленных. Гнали ее немцы. Я уже слышал, как татары-добровольцы обращаются с нами, особенно командирами, и, не раздумывая, бросился в самую гущу колонны. Надел на ходу пальто, сдернул с какого-то красноармейца шапку, свой шлем снял. Полицаи кинулись следом, но напоролись на грозное «Хальт!» Туда-сюда, затараторили, но немцы не понимают и тычут в грудь конвоиров дулами автоматов. Так и оказался здесь.

Жизнерадостный, подвижной, Юрченко занимал нас своими разговорами почти всю дорогу. Однако к концу пути и он приуныл, стал беспокойно оглядываться по сторонам, вслушиваться.

После каждого привала все больше пленных оставалось лежать на обочинах дороги. Конвоиры подходили к обессилевшим людям и в упор расстреливали их.

На последнем перегоне силы совсем оставили меня. Мысленно я уже распрощался с жизнью и ждал лишь момента, когда сами подогнутся ноги и рухну на землю. Ни воли, ни ненависти не хватало, чтобы заставить мышцы повиноваться. Почуяв неладное, Виноградов схватил меня под руку и велел то же сделать Юрченко.

- Бросьте, - прошептал я, - все равно мне не дойти, а себя погубите…

- Я тебе брошу, слюнтяй! - зло оборвал меня Виноградов. - Иди и не разговаривай. Ты пленный, но ты в строю. И я, как старший по званию, приказываю тебе. Все!

- Что с ним? - забеспокоились наши соседи.

- Давайте с вашим молодцом в самую середку, - посоветовал кто-то, - а то, неровен час, заметят конвоиры.

Нас оттеснили от края колонны в самую гущу пленных. Я бессильно повис на руках друзей. Иногда, [42] приоткрывая глаз, видел вместо Виноградова и Юрченко совсем незнакомые лица.

- Крепись, браток, - подбадривали меня.

Перед Джанкоем я малость ожил и смог уже идти самостоятельно.

- Ну, вот, - заметил Виноградов, - а ты концы собирался отдавать.

Вдали, в наступавших сумерках, показался город. Все заметно ободрились, и тут вдруг раздалась команда:

- Бегом!