Всегда начеку

А Троицкая привычно анализировала первые впечатления. Испуган, но всячески старается скрыть это. Лоб вспотел. Вынул платок, нервно комкает его. Бравада и показная наглость понятны: это как бы фасад, за которым скрыты растерянность и страх... За долгие годы работы в милиции Татьяне Сергеевне пришлось допрашивать многих матерых преступников. Те вели себя на первом допросе иначе. А Николаев впервые сидит перед следователем. И она видит его впервые. Можно предположить, что родители должного внимания сыну не уделяли. Оступился мальчишка, попал в шайку и затянуло. Может, и хотел вырваться, да испугался «дружков». Вчерашний школьник — а сегодня преступник. И все же где-то глубоко сидит в нем хорошее.

Молодые преступники не успели согласовать свои «версии» на случай ареста. И сейчас пытались навести следователя на ложный след, путались в показаниях, лгали. Троицкой, опиравшейся на неопровержимые улики, не составило большого труда уличить их во лжи, выяснить степень участия каждого в преступлениях. Но для нее это было не главным.

— Вот вы показали, Николаев, что снимали часы с прохожих в тот день с Игорем. А Игорь утверждает, что грабил с Анатолием. Кому же верить?

Володя упорно молчал, избегая проницательного взгляда больших карих глаз, прикрытых очками. Запираться дальше не имело смысла, хотелось рассказать обо всем и облегчить душу. Но страх сковывал язык.

— Вы считаете, что молчать лучше? — спокойно спросила Троицкая.

— Я ничего не знаю, — упрямо твердил Володя.

— Знаешь, Володя, — Троицкая доверительно перешла на «ты», — ты вбил себе в голову, что подло признаться во всем, выдать товарищей. Хочешь, я скажу, о чем ты сейчас думаешь?

Помедлив, она твердо взглянула в глаза подследственного и со скрытой иронией произнесла:

— Пусть меня пытают, режут на куски, но я не скажу ни слова!

— Не угадали! — криво усмехнулся Володя.

— Ну, может, не теми словами, а за смысл ручаюсь... Ты любишь стихи?

Николаев презрительно пожал плечами.

— И напрасно... Так вот, о молчании. Разное оно бывает — молчание-то. Есть у Симонова «Рассказ о спрятанном оружии». Дело в Испании происходит. Понимаешь, франкисты захватили в плен двух республиканцев. Пытали, мучали жаждой, топтали и били, добиваясь признания, где спрятано оружие. А они молчали. Потом старший из пленников заметил, что его товарищ вот-вот заговорит. И тогда он... Как ты думаешь, что он сделал?

Подавшись вперед, Володя жадно слушал Троицкую. Вопрос застиг его врасплох.

— Не знаю. Задушил, наверное. Или...

— Нет, он сказал начальнику тюрьмы, что готов раскрыть тайну, но поставил три условия: дать ему стакан воды, отпустить на свободу и убить его товарища...

— Вот сволочь! — вырвалось у Володи.

— Подожди. Товарища его застрелили «при попытке к бегству». А заканчивается стихотворение так:

Вам про оружье рассказать,
Не правда ли, сеньор?
Мы спрятали его давно.
Мы двое знали, где оно.
Товарищ мог бы выдать
Под пыткой палачу.
Ему, который мог сказать,
Мне удалось язык связать.
Он умер и не скажет.
Я жив, и я молчу!

В кабинете воцарилось продолжительное молчание. Потом Татьяна Сергеевна негромко сказала:

— Я тебе завтра принесу эти стихи, Володя... Понимаешь, есть идеи, убеждения, ради которых не жаль идти на смерть. И есть в жизни ситуации, когда молчание становится героизмом. А то, о чем ты хочешь умолчать, так мелко и грязно, что не заслуживает никаких добрых слов. Пойми меня правильно. Днем раньше или днем позже мы все равно выясним то, о чем ты не хочешь говорить. А если говорить откровенно, то нам уже все известно.

— Раз известно, так и не спрашивайте! — почти выкрикнул Володя.

— А нервишки у тебя сдают, — улыбнулась Троицкая. — Кричать-то зачем? Ты ведь на заводе учеником работал, да? Так вот, представь себе такую картину. Получил ты зарплату, идешь домой. А тебя вдруг останавливают какие-то типы и, наставив ножи, отбирают часы, деньги, снимают костюм. А ведь на часы и костюм ты откладывал деньги месяцами. Те, кто ограбил тебя, в три вечера спустят заработанное тобой. Ты не находишь, что между фашистами и вот такими типами не такая уж большая разница?

— Фашисты убивали, а мы... — с мальчишеской обидой начал Володя и тут же осекся, заметив, что проговорился.

— Да, вы пока не убивали, вы только угрожали. Но ведь не у всех людей здоровые сердца, иной и от испуга мог умереть. Ну, а если бы тот, кого вы хотели ограбить, оказался смелым человеком, стал бы защищаться? Вы бы пырнули его ножом.

— Нет, нет, никогда!

— Это ты сейчас говоришь, а там, — Троицкая кивнула на окно, — там, пожалуй, мог бы за копейку... Ладно, иди и хорошенько подумай обо всем...

Прошло две недели. Тоненькая папка стремительно разбухала. С помощью единственной ниточки, полученной после признания трех арестованных в магазине подростков, постепенно распутывался клубок преступлений.