Всегда говори «всегда» – 3

– Больше некому, – Сергей разлил по чашкам кофе из турки и убрал со стола грязную посуду. – Мы тут с отцом завтракали, потом я его провожал, не успел порядок навести, – пробормотал Сергей, полотенцем смахивая на пол крошки.

– Ты даже не спросил, какие у меня новости, – Петр Петрович внимательно посмотрел на Сергея.

– Ну, и какие у тебя новости? – Барышев сел напротив и, громко стуча ложкой, размешал в чашке сахар.

«Если скажет, что я козел, прогоню, – подумал он. – Если скажет, что умница и поэтому выкарабкаюсь, – прогоню тем более…»

– А новости обнадеживающие! – Петр Петрович залихватски ударил себя по коленкам и отхлебнул обжигающий кофе. – Очень!

– Да? – горько усмехнулся Сергей. – Мне все вернут?

– Пока нет, но возможно.

– Возможно все. Теоретически, – сказал Барышев.

То, что Стрельников его не подбадривал и не ругал, немного раздражало. Закрадывалось подозрение, что зам хитроумно его обманывает, стараясь подбодрить и вселить надежду.

– Да нет, Сережа, – Стрельников перегнулся через стол. – Это возможно практически. Господин Тханет арестован. За него крепко взялись, так что есть шанс. Реальный шанс…

Барышев встал и прошелся по кухне.

– Который час? – спросил он.

– Двадцать один ноль-ноль, – с готовностью сообщил зам, глянув на свои часы.

– А день?

– Тридцатое января, четверг.

– Отлично. Знаешь что… – Сергей остановился и в упор посмотрел на Стрельникова. – Прости меня, Петь.

– Брось. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Моя любимая поговорка. За победу! – и он поднял кофейную чашку.

– За нее! – Сергей поднял свою, и они звонко чокнулись.

Анна Алексеевна с каждым днем становилась сварливее и сварливее.

Ее тяжелый характер терпеть стало все труднее, но Ольга терпела и готова была делать это бесконечно, потому что няня работала почти бесплатно, а дети ее обожали, несмотря на суровый нрав.

Вечером, надевая свою неизменную чернобурку, Анна Алексеевна сварливо сказала Ольге:

– Утром Пете сок не давайте, что-то у него щечки сегодня розовенькие. Диатез разгуливается, наверное. Завтра в череде его выкупаю. И Машка снова конфеты трескала! Где она их берет только? – Няня вдруг замерла, подозрительно уставившись на Ольгу. – Вы?.. Я же велела в дом шоколадных конфет не носить!

– Я ей только по одной в день разрешила, – виновато потупилась Ольга.

– Ни грамма ей нельзя шоколада этого проклятого! – Няня нахлобучила на голову вязаную шапку и от возмущения топнула ногой. – Ни грамма! Неужели понять трудно?!

– Я больше не буду. – Ольге вдруг стало смешно – так по-детски нелепо она оправдывалась.

– Не буду! – передразнила ее Анна Алексеевна, скорчив гримасу. – И что я все терплю?! – завела она свою любимую песню. – Нет, ну спрашивается, почему я все терплю?!

Ее прервал звонок в дверь.

– Это кто? – нахмурилась няня.

– Не знаю, – пожала плечами Ольга.

Анна Алексеевна хмыкнула и распахнула дверь, предварительно глянув в глазок.

В дверном проеме возник огромный букет белоснежных роз – штук двести, не меньше, а может – триста.

– Это вам! – выглянул из-за букета Алексей и вручил цветы няне.

Ольга ждала что-то вроде «И почему я терплю?!» – она уже видела, как няня швыряет букет в лицо Алексею и уходит, громко топая сапогами, но Анна Алексеевна вдруг зарделась, как юная девица, и, спрятав лицо в белоснежных бутонах, тихо переспросила:

– Мне?

Алексей поцеловал ей руку и сделал ужасную вещь – попросил посидеть с детьми еще часик-другой.

– Да с удовольствием, – пропела няня, убегая на кухню в поисках вазы.

Ольга прыснула, быстро оделась и вслед за Алексеем шмыгнула за дверь.

– Я ее никогда такой не видела, – рассмеялась она, когда они, словно нашкодившие школьники, бежали к машине. – По-моему, Анна Алексеевна при мне первый раз улыбнулась, честное слово!

– Вот что делает с женщиной простой букет цветов.

– Простой?! Да он просто фантастической красоты!

– Завидуете? – Алексей звякнул сигнализацией и распахнул перед Ольгой дверь большого черного «Гелендвагена».

– Я?! Завидую?! – Ольга не спешила садиться в машину, она стояла к Алексею совсем близко, глядя в его черные – итальянские – глаза.

– Не завидуйте, я вам еще лучше подарю. А она вами здорово командует, эта ваша Анна Алексеевна.

– Иногда человеку нужно, чтобы им командовали, – задумчиво сказала Ольга и наконец, решившись, села в пахнущий кожей салон джипа.

– Вы удивительная женщина, – наклонился к ней Алексей. – Удивительная! Хотите, я напишу для вас стихи?

– Вы пишете стихи? – удивилась Ольга – ей было неловко от того, что он стоит так близко к ней.

– Никогда не пробовал, но сейчас мне кажется, что у меня должно получиться. Ради тебя я готов на все. Даже на муки творчества.

– Хорошо. Ты меня уговорил. Мучайся, – улыбнувшись, согласилась Ольга и захлопнула дверь, отсекая от себя этого знойного «итальянца».

– Мы куда? – уточнила она, когда Алексей сел за руль.

– В ресторан, разумеется. И разумеется, в итальянский.

– Но я не одета!

– Одета! Причем лучше всех!

Алексей рванул с места, из динамиков громыхнула ария Фигаро[2].

Он был невозможный.

Слишком шумный. Слишком настойчивый.