Всегда говори «всегда» – 2

Нина поспешно ушла, почти убежала, решив непременно сказать доктору, что эту буйнопомешанную бомжиху нужно срочно отправить в другую больницу. В психиатрическую.

…А Димкин телефон, словно заколдованный, твердил Наде, что «Абонент находится вне зоны действия сети».

Домашний тоже не отвечал.

Надя поняла, что это значит. Плейбой, красавец, умница и душка Грозовский не хочет ее ни видеть, ни слышать.

Он сменил телефоны, что тут непонятного?

Надя швырнула трубку на аппарат и побрела в палату.

Она одна. Она никому не нужна. А вместе с ней не нужен и ее ребенок.

Мимо шла девушка с парнем. Девушка вдруг остановила Надежду и сунула ей в руки пакет с апельсинами.

– Возьмите! Возьмите, пожалуйста!

Надя бы не взяла, но вдруг подумала: Димке-маленькому как без апельсинов? Он же тут вместе с ней на больничных кашах сидит!

– Спасибо, – улыбнулась Надежда, прижав апельсины к груди. – Большое спасибо.

И, не успев зайти в палату, услышала, как девушка сказала парню:

– Представляешь, совсем одинокая, никто к ней не ходит. И беременная…

Надя прижалась спиной к стене.

«Совсем одинокая» – это про нее? «Никто к ней не ходит» – тоже про нее?

Захотелось закричать, закатить истерику. Но… Димке-маленькому это совсем ни к чему.

Надя зашла в палату, глянула на соседку, жующую бутерброд, и почистила сразу три апельсина.

«Кушай, маленький, – погладила она себя по животу. – Я для тебя у этой… сегодня еще колбасу украду!»

Барышев приехал ближе к полудню, когда Ольга заваривала на кухне чай.

Нина Евгеньевна ушла гулять с Петькой, Мишка смотрел телевизор, а Маша спала в детской.

– Все нормально, Сережа! – бросилась к нему Ольга, обняла и поцеловала в запавшую щеку, сухие губы. – Все хорошо. У тебя телефон почему-то не отвечал. Машу свекровь к себе увезла.

Сергей выдохнул облегченно, сел – нет, как подломленный упал в кресло, и Ольга и Мишка засуетились вокруг него.

– Сереж, ты омлет будешь или что-нибудь посерьезней?

– Пап, тебе на работу сегодня нельзя идти, хочешь, я тебя заражу?! И ты кашлять будешь, чихать и никуда не пойдешь!

А вечером в спальне Ольга рыдала у него на груди.

– Ведь ей не дети нужны, Сережа! Она просто меня ненавидит! Она ж меня на порог не пускала… тогда… Я как нищая у нее под окнами стояла, чтобы детей хоть одним глазком… Одним глазком! Гадости про меня им говорила!

– Тихо, тихо! – Сергей гладил ее по голове, по плечам, целовал волосы и заплаканные глаза. – Все позади! Ты у меня сильная, бесстрашная! Больше это не повторится. В доме охрана, в школе – тоже. Никто не сможет даже близко к детям подойти. Я обещаю.

– Сережа! – Ольга отстранилась, посмотрела ему в глаза. – Она ведь и в самом деле нас по судам затаскает! Она же не даст нам спокойно жить!

– Наймем адвокатов. – Сергей снова прижал ее к себе, стал гладить и целовать. – Самых лучших! Все уладим, не бойся. Ты только плакать перестань. Успокойся…

Сергей щекой прижался к Ольгиному плечу. Хоть все и обошлось, он все равно чувствовал себя виноватым – потому что его самолет опоздал, потому что Ольге пришлось самой лететь к черту на кулички и одной воевать со свекровью.

– Но она их бабушка, Сережа. – Ольга встала и прошлась по комнате, не в силах скрывать свое беспокойство. – Она имеет на них права. Ох, Сережа! Нам придется все время с ней судиться.

Ольга вышла из спальни. Он догадался – опять пойдет в детскую, она теперь каждые пятнадцать минут туда ходит, проверяет…

…Он застал ее поправляющей одеяло, возле Машки.

– Мам, – сквозь сон пробормотала дочь, – а бабушка мне шоколадные конфеты давала, но я только одну всего и съела, мне же нельзя… У меня ар… алр… арелгия.

– Умница, доченька, умница. Спи…

После всего, что Сергей пережил сегодня ночью, он твердо понял – никто ни на шаг больше не приблизится к его семье: ни бывшая свекровь Ольги, ни его враги, которых он еще не знает в лицо. Он разнесет все к чертовой матери, нарушит закон, убьет, если потребуется, чтобы только Ольга вот так не плакала, не боялась и каждые пятнадцать минут не бегала в детскую проверять, не случилось ли что с детьми.

– Оль, – он обнял ее и прижал к себе, – это наши дети, и никто, слышишь, никто у нас их не отнимет.

Она поверила, уткнулась ему в грудь и без слез, с улыбкой сказала:

– Я знаю, Сереж.

А под утро Ольга проснулась от приглушенного грохота – что-то упало в коридоре.

Стараясь не разбудить Сергея, она накинула халат, выбежала из спальни. На кухне стояла бледная Нина Евгеньевна, одной рукой державшаяся за стену, другой – за сердце. У ее ног валялась опрокинутая напольная ваза.

– Что, Нина Евгеньевна? Что с вами? – Ольга бросилась к няне, подхватила ее под мышки, довела – почти донесла – до дивана в гостиной и уложила, подсунув подушку под голову.

– Сердце, – еле слышно прошептала Нина Евгеньевна. – Так прихватило, что, думала, помру… Извините, напугала я вас. Хотела корвалол на кухне в аптечке найти…

Ольга вызвала «Скорую», принесла корвалол – тридцать капель, разведенных в воде, – и, заботливо придерживая голову няни, дала ей выпить.

Когда приехал врач, щеки у Нины Евгеньевны порозовели и она смогла сесть.