Всегда говори «всегда» – 2

Умирать было не страшно, страшно оказалось возвращаться в реальность. Там, за гранью, было легко, а здесь – очень больно. Боль физическая усугублялась душевной – Надя не помнила, кто она, что с ней случилось и почему она лежит среди белых стен, окутанная проводами…

Вспоминать было мучительно, неприятно, поэтому Надя не сопротивлялась, когда сознание уходило, и она вновь оказывалась на грани того мира и этого…

– Жить будет, – сказал однажды чей-то голос, и от нее отсоединили провода.

«А зачем?» – подумала Надя, но шанс умереть был безвозвратно утерян.

– Молодцом, молодцом! – похлопал ее кто-то поверх простыни.

Грозовский места себе не находил. То, что Надя пропала, – было дико, невообразимо, уму непостижимо. То, что вместе с ней исчезли двадцать тысяч евро, тоже было дико, но к Наде иметь отношения не могло.

Тем не менее в типографию она не приезжала, дома не появлялась, у Ольги тоже. Телефон, разумеется, не отвечал. А когда он у нее вообще отвечал?

Можно было предположить, что она уехала налаживать отношения с деревенскими родственниками, но не могла же она уехать, не прихватив ничего из личных вещей.

Грозовский сделал все, что полагается делать в этом случае, – обзвонил больницы, отделения милиции и… морги.

– Кудряшова! – орал он в трубку, выходя из себя от тупости всех дежурных. – К! Первая буква Константин. Да… Надежда… Нет? Вы хорошо посмотрели?

Они хорошо посмотрели, проверили, уточнили. Кудряшовой, слава богу, ни в списках погибших, ни в сводках не было…

Оставалось только ждать и надеяться. Ждать, что Надя вернется, надеяться, что она просто решила наказать его за неуважение к родственникам, за танец с Наташкой, за хамство, за грубость и еще за что-нибудь…

Вот только пропавшие деньги никак в эту схему наказания не вписывались, не клеились с Надькой, и скорее он поверил бы, что она без вещей вернулась за копейки работать на швейную фабрику, чем в то, что она, прихватив двадцать тысяч евро, сбежала.

А ему про эти несчастные гроши постоянно напоминали в агентстве, работнички ему печень выели своими намеками.

Вчера он случайно услышал разговор бухгалтерши и Дарьи.

– Я просто не знаю, что делать, просто не знаю! – верещала бухгалтерша так, чтобы ее слышало как можно больше народу. – Сумма-то немалая… Я Грозовскому заикнулась, а он как-то странно среагировал.

– И как? – спросила Дарья, курившая в коридоре.

– Кричать стал… так кричал, просто ужас!

– Ну и что тут странного? – лениво ответила Дарья. – Обычная форма выражения эмоций, принятая в нашем департаменте.

– Просто с ума сойти! – кипела от возмущения бухгалтерша. – Сумма-то какая! Я просто не знаю, что делать!

– Ладно тебе… Может, и деньги еще найдутся, и Кудряшова…

Дарья зашла к нему в кабинет, разложила эскизы.

– Ты это, в принципе, уже видел, я только слегка скорректировала. А вот здесь – все заново. Это постеры для «Стройкома».

– Как тебе с ними? – спросил Дима, хотя плевать ему сейчас было и на «Стройком», и на постеры, и на Дарью.

– Нормально.

– Недурно. Можешь отправлять заказчику. Все?

– Все. – Дарья собрала эскизы, но уходить не собиралась. – Бухгалтерия в падучей бьется.

– Знаю, – кивнул Грозовский.

– Странная история… – Она присела на край стола, ее колени оказались у Димы перед носом, но плевать ему было на эти колени… И на все остальное тоже.

– А ты сам-то что думаешь? – не отставала она.

– Ничего не думаю. Я только знаю, что Надежда… Не могла она. С ней что-то случилось.

– А другие варианты ты не рассматриваешь?

А ведь только что говорила, что и деньги найдутся, и Кудряшова. Дима ждал от нее поддержки, а Дашка…

– А что ты вообще о ней знаешь? – наклонилась она к нему близко, и он почувствовал на щеке ее дыхание. – Ольгина подруга? Работала с ней на консервной фабрике?

– На швейной.

– Ты в этом уверен? А может быть, она с Ольгой в другом месте работала? Может, на зоне тоже есть фабрики… швейные?

– Чушь собачья! – Грозовский резко встал, отошел к окну. – Чушь!

– Но деньги исчезли. Из песни слов не выкинешь, Димочка.

Он еле сдержался, чтобы не перейти на «обычную форму выражения эмоций, принятую в нашем департаменте»… Еле сдержался, но, словно чтобы добить его, в кабинет заглянула бухгалтерша.

– Дмитрий Эдуардович! Вы уж простите меня, но я не знаю, что делать. Может быть, Кудряшову в розыск объявить? Как быть с деньгами пропавшими? Сумма-то немалая. Я просто с ума схожу…

– Списать! – заорал Грозовский, чувствуя, как мутится разум от ярости. – Ясно?! Списать! И если еще кто-нибудь что-нибудь когда-нибудь пикнет про эти проклятые деньги! Уволю!!! Всех уволю! К чертовой матери!

Бухгалтерша выпрыгнула из кабинета, а Дарья посмотрела на него как-то странно.

– Тебя это тоже касается, – на всякий случай уточнил Дима.

…Неделя прошла, а Нади все не было. Если это наказание с ее стороны, то очень жестокое…

Дима перестал бриться, ему было наплевать, во что он одет. Он ел что попало и где попало, вернее, почти не ел, много курил, а вечерами пил в одиночку виски…