Всегда горячие гильзы

Во время этой легкой перепалки Остап демонстрировал полнейшее равнодушие к происходящему, а Смола вообще дремал. Но если для Остапа — могучего флегмата, подобная индифферентность была свойственной, то по обыкновению вспыльчивый, огненно-горячий Смола сейчас сам на себя не был похож.

— Так, например, мое прозвище Удалой, — как ни в чем не бывало, продолжал Удальцов, словно не замечая, как Фролов медленно заводит правую руку за отворот безрукавки. — Ты будешь смеяться, но такое оптимистическое прозвище мне дали в детдоме. А вот это — мой сослуживец Остап (плавное движение головой в сторону Остапенко), кавалер двух орденов Мужества, ордена "За военные заслуги" и медали «За отвагу». У него шесть ранений и две контузии, но это не мешает ему отжимать от груди сто семьдесят…

— Сто восемьдесят, — скромно поправил Остап.

— …сто восемьдесят килограмм и одним ударом кулака валить на землю быка.

Ладонь Фролова полностью ушла под отворот куртки. Не думает ли этот странный тип пугать нас пушкой?

— А это дремлет у окна сержант Смола, — продолжал Удалой. — Когда-то за его голову арабские наемники обещали миллион — я подчеркиваю! — миллион долларов! Он принимал участие в освобождении заложников на Дубровке и в Беслане, его пятнадцать раз отправляли на спецоперации, из которых обычные люди не возвращаются живыми. А Смола — не обычный. Только в прошлом году он лично доставил живьем в руки правосудия дюжину самых отмороженных террористов, маньяков и буйно помешанных. Есть совершенно достоверные сведения, что при упоминании имени Смолы у великого Усамы начинается тахикардия и повышенное потоотделение… Я ничего не напутал?

— По данным сайта Wikileaks, — со значением в голосе поправил Остап, — у него начинается не тахикардия, а энурез и педикулез.

— И, наконец, наш командир — майор Власов по прозвищу Командир. — Удалой перевел насыщенный патриотизмом взгляд на меня. — Нам он позволяет называть себя просто командир. Но тебе, специалист по связи, я настоятельно рекомендую обращаться к нему на «вы» и «товарищ майор». Надеюсь, я понятно выразился?

Фролов расслабился, хотя его глаза все еще были мутными от недоверия.

— Ладно, — произнес он, опуская руку. — Договорились. Но и ко мне прошу обращаться по званию.

— По какому такому званию? — нахмурился Удалой. — А откуда нам знать, что у тебя есть звание? Ты не в форме. Начальство нам тебя не представляло. Удостоверение личности офицера ты нам не показывал. С такой же легкостью ты можешь назвать себя майором. Или контр-адмиралом.

— Вы тоже не представили мне ваших удостоверений, — парировал он.

— Согласен, — кивнул Удалой. — Но нас больше, и диктовать условия будем мы. Разве у тебя есть выбор?

— Есть, — ответил Фролов, сел на скамейку и крепко сложил руки на груди.

Идти на ответственную работу с группой, которая не слажена и не связана единой целью — это беда. Этот Фролов явно знал больше нас и был проинструктирован по-другому. Это было видно невооруженным глазом.

— Ладно, будем считать, что познакомились, — подвел я итог беседы и перевел взгляд на Фролова. — Что касается вас, товарищ капитан, то рекомендую вам безоговорочно выполнять все мои приказы и распоряжения. В противном случае, вы рискуете остаться в одиночку посреди афганской пустыни без всяких шансов на помощь и поддержку. Выживать и добираться до России будете самостоятельно.

Фролов вдруг неожиданно приятно улыбнулся, глаза его потеплели.

— Запомните эти слова, майор. И повторите их, когда мы приземлимся.

Вот тут-то мне стало по-настоящему тревожно.

Глава 7

Было уже за полночь, когда из пилотской кабины вышел штурман и предупредил:

— Готовьтесь! Через десять минут будет над точкой выброски.

Первым, как это обычно, снаряжение на себя надел Смола, проверил все карабины, перетряхнул парашютную сумку и поднял на меня вопросительный взгляд.

— Командир, стропореза нет.

— Главное, чтобы парашют был, — за меня ответил Удалой и, в самом деле, проверил наличие в камере основного парашюта.

— Если кто-то собирается со мной шутки шутить… — едко процедил Смола, выразительно поглядывая на Фролова, и недвусмысленно врезал кулаком по перегородке. — Клянусь своим стволом, ему не поздоровится.

— Да не тряси ты тут своим стволом, — степенно заметил Остап, регулируя подвесную систему на своем могучем торсе. Лямки едва сходились. — Кто задумал про нас плохое, сам убьется об землю. Так уже не раз бывало.

Напялив на себя парашют и затянув лямки, я глянул в иллюминатор. Полная луна на звездном небе слепила глаза, но под крылом самолета клубились сплошные призрачно-серые облака. Значит, на земле будет полный мрак, свет луны не пробьется сквозь густую облачность. Я все еще не понимал, как мы будем искать друг друга. Кричать во все горло — крайний и самый дурной способ обозначить себя.

Я снова зашел в пилотскую кабину.

— Мне нужны спички, зажигалка, фонарик — все, что может источать свет!

Командир самолета долго ковырялся сначала в правом кармане брюк, а левой рукой удерживал штурвал, потом наоборот.

— Вот, — сказал он, протягивая мне зажигалку. — Все, что есть.