Всегда человек

Исчерпали ли мы тему разговора или мой почтенный собеседник хотел следовать особой склонности, но он заговорил об испанской литературе, которую, оказалось, отлично знал. Я был поражен тем, что он сказал о нашем старинном театре, историю и развитие которого он постиг в совершенстве. Кальдерон, Лопе де Вега, Тирео де Молина — эти великие мастера, по его мнению, не только испанского, но и европейского театра — были охарактеризованы им в сжатых и, на мой взгляд, безошибочных суждениях.

В присутствии этого великого человека я чувствовал себя ничтожным. Тем не менее, сделав почти героическое усилие, чтобы не показаться жалким невеждой, я сопоставил, как это принято, Кальдерона с Шекспиром и заговорил о Сервантесе. Обо всем этом Маркс говорил исключительно ярко и восхищался гениальным ламанчским гидальго.

Надо заметить, что разговор происходил на испанском языке, которым Маркс хорошо владел, но произношение у него было неправильное, большей частью по вине наших жестких «кх», «хх» и «р».

На рассвете он проводил меня в предназначенную мне квартиру.

На следующее утро я был представлен дочерям Маркса, а потом разным делегатам и другим лицам.

Старшая дочь Маркса, исключительно красивая девушка, не была похожа ни на один виденный мною образец женской красоты. Она знала испанский язык, но, как и ее отец, произносила слова не совсем пр вильно. Чтобы послушать правильное произношение, она попросила меня прочесть что-нибудь вслух. Я по дошел к большой библиотеке и вынул «Дон-Кихота» и собрание драм Кальдерона. Из первой книги я прочел речь Дон-Кихота к пастухам, из второй — возвышенные звучные стихи из драмы «Жизнь есть сон», признанные перлами испанского языка и блистательнейшим выражением человеческой мысли. Я стал было пояснять их, но это оказалось излишним: моя юная собеседница обладала достаточным образованием и тонкостью чувств, она обнаружила это, прибавив к моему изложению множество метких замечаний, каких мне никогда не приходилось слышать.

Когда я выразил желание отправить телеграмму а Валенсию о моем благополучном приезде в Лондон, мне дали в проводники младшую дочь Маркса. Легкость, с которой эта услуга неизвестному иностранцу была поручена девушке, совершенно не соответствовала обычаям испанской буржуазии, и я был чрезвычайно восхищен этим.

Эта девушка, вернее, девочка, настоящая красавица, веселая и смеющаяся, воплощение юности и очарования, не знала испанского языка. Она прекрасно говорила по-английски и по-немецки, но французский, на котором я кое-как мог объясняться, знала плохо. И вот каждый раз, когда она или я отвечали невпопад и говорили вздор, мы хохотали так непосредственно, так искренне, как будто бы мы давно и хорошо были знакомы друг с другом…

АНСЕЛЬМО ЛОРЕНЦО,

из «Воспоминаний о I Интернационале»

О дружбе

Единомыслие создает дружбу.

Демокрит

…я вступаю в дружбу лишь с очень немногими, но зато дорожу ею.

К. Маркс

Старинные предания рассказывают о разных трогательных примерах дружбы. Европейский пролетариат может сказать, что его наука создана двумя учеными и борцами, отношения которых превосходят все самые трогательные сказания древних о человеческой дружбе.

В. И. Ленин

ЭНГЕЛЬС-МАРКС

Ф. Энгельс. 60-е годы.

К. Маркс. 1867 год.

…Но горе гению, если он в гордой независимости и недоступности противопоставляет себя буржуазному обществу, если он предсказывает и подготовляет его близкую гибель, раскрывая тайну этой гибели в самых глубоких истоках его бытия; горе ему, если он кует оружие, которое нанесет смертельный удар этому обществу. Для такого гения у буржуазного общества нет ничего, кроме мучений и пыток; они с виду, может быть, и не кажутся столь грубыми, но внутренне они еще более жестоки, чем мученический крест древности и костры средневековья.

Ни один из гениальных людей XIX века не испытал в большей степени такого удела, чем гениальнейший из всех — Карл Маркс. Уже в первое десятилетие его общественной деятельности ему приходилось бороться с повседневной нуждой, а с переселением в Лондон его встретило изгнание со всеми своими ужасами. Но поистине прометеевская участь постигла его тогда, когда, достигнув вершины путем неустанных усилий и в полном смысле в расцвете своих жизненных сил, он был на годы и десятилетия захвачен пошлой жизненной нуждой, удручающими заботами о насущном хлебе. До самой смерти ему не удалось обеспечить себе хоть сколько-нибудь сносное существование в буржуазном обществе.