Всё зелёное

Девчонки же приняли Ваню на «ура», каждая норовила поддержать его безумный танец чукотского оленевода и от этого внимания он ещё сильнее заводился, яростно хлопая вместе со всеми в ладоши под HandClap.

Музыка билась и пульсировала. Радость тоже пульсировала. Необъяснимая и безудержная.

Все танцевали, бесились и дурачились. Гонялись друг за другом, пили, смеялись, обнимались и брызгались грязной водой из фонтана.

Свет горел только на втором этаже, и он ненавязчиво рассеивая ночной мрак, ложился тёплыми прямоугольниками светящихся окон и на брусчатую площадку, и на деревья, и на газон.

Как только начался медляк, я понял, что это лучшая возможность поговорить с Настей, но не успел дёрнуться, как меня поймала Саша, а Настю пригласил Влад.

— Слушай, Никит, я хотела тебе кое-что сказать... Ты не обижайся, ладно? — Саша повела меня в танце. — Просто я помню, что ты не понимаешь знаков и намёков тоже. Поэтому скажу прямо. Хорошо? В общем, наверное, у нас с тобой ничего не получится. Извини. Я только сегодня поняла, что мне нравится совсем другой человек.

Внутри себя я возликовал, но виду не подал, просто кивнул и сделал вид, что слушаю другие её оправдания, но на самом деле, мне уже было не до них.

Прямо позади Саши к сидящей на бортике фонтана Тоне подошёл Тифон. Я думал, хочет пригласить, но он лишь опустился рядом с ней, и я, едва различая сквозь музыку их слова, весь обратился в слух.

— Как нога?

— Уже лучше.

— Если что — обращайся.

— Спасибо. Буду знать.

— Как он? — Тифон кивнул на Амелина. — Грузится?

— Немного.

— Помирились?

— Да.

— Хорошо.

— А вы?

— Не знаю. Что-то пошло не так.

— Помиритесь. Ты просто из-за этой записи паришься. Все сказали подстава, и ты не можешь ничего предъявить, но всё равно переживаешь.

— Откуда ты узнала? — Тифон недоверчиво покосился на неё.

— Костик сказал, что ты — это я, если бы была парнем. Так вот, если бы я была парнем, я бы именно так и думала.

Он рассмеялся и подставил ладонь, Тоня отбила. И больше они ни о чем не разговаривали, просто сидели и смотрели на танцующих.

Зоя с Лёхой в своём экспрессивном танце с кружением и разворотами отдавили ноги всем ближайшим парам.

— Смотри, какая милота, — сказала Саша, когда мы чуть посторонились от них.

Вита принесла Артёму тарелку с канапе, но он, вместо того, чтобы взять у неё тарелку, поднял к себе её саму и, передав канапе прыгающему рядом Максу, заставил танцевать вместе с ним.

— Там, в лагере я совсем не поняла, чего он в ней нашёл, а сейчас вижу, как они подходят друг другу. Это так мило, когда люди подходят друг другу не по красоте, а по характеру. Правда? Вот мы с тобой не очень друг другу подходим. Ты обещал не обижаться.

— Я не обижаюсь.

— А знаешь, почему не подходим?

— Нет.

— Потому что ты слишком задумчивый.

— Разве?

— Когда кто-то слишком задумчивый, мне начинает казаться, что со мной что-то не так.

— С тобой всё так.

— О чём ты постоянно думаешь?

— О всяком. О разном. О жизни просто.

— Ничего себе. Философ значит?

— Да, нет. Оно само как-то думается.

— Тогда тебе к ним, — она махнула в сторону столика на газоне.

Там действительно шла какая-то оживлённая дискуссия: Дятел, Кристина, Марков и соизволивший подняться со стула Ярослав.

— А что там?

— Не знаю. Спорят и очень сложными словами разговаривают. Мы такое ещё не проходили.

Медляк закончился, и Саша снова беспечно умчалась допекать Лёху.

Шаффл приплясывал ровно в прежнем ритме, спокойно и технично, без лишних эмоций и сбоев. Как заводная игрушка: шаги, подскоки, шаги, развороты.

Артём, хоть и сбавил темп, но скакал по-прежнему бодро.

Вита раздобыла у девчонок резинку, чтобы собрать ему чёлку. Взмокшие волосы липли к лицу и застилали глаза. Потом Артём снял майку.

Амелин тоже взмок, но волосы ему не мешали, прилипшая к спине футболка с длинными рукавами тоже. Казалось, он вообще танцует не здесь, а где-то внутри себя.

Дятел говорил, что самый долгий танец в Книге рекордов Гиннеса длился около пяти дней подряд, но я надеялся, что до этого не дойдет, потому что сам уже немного подустал и отправился искать Настю, которая после медляка куда-то ушла вместе с Тоней.

Я брел по саду в каком-то чумном, упоительном забытьи праздника, немного рассеянный и ослепший от суеты и эмоций. Дело шло к рассвету, но было ещё темно. Маленькие фонари светили слабо, а все звуки тонули в доносившейся с площадки музыке.

Однако подходя к беседке, я вдруг услышал знакомое хихиканье и остановился.

— Тоня считает, что каждый человек живёт внутри своего стакана и через него смотрит на мир, — это был голос Кристины.

— Стакана? — Дятел снова захихикал. — Ну, нет. Какие же это стаканы? Это огромные-преогромные вселенные. Миллионы, миллиарды вселенных. Просто у каждого своя собственная. Единственная и неповторимая.

— Но, если мы живём каждый в своей вселенной, то получается, что мы всё равно разделены и каждый сам по себе?

— Ничего подобного. Вот, раньше я тебя не знал, даже не знал, что ты существуешь, и у меня была своя вселенная, а у тебя своя. А теперь, когда мы познакомились, я появился в твоей вселенной, а ты в моей. Понимаешь?

— Ну, так, смутно.