Все впереди

— Да, мы близки, — согласилась я, прервав ее.

— Быть такими близкими подругами, с детства. Так необычайно любить друг друга. Вы так преданны друг другу и во многом можете положиться друг на друга.

— Мы связаны много лет, мама.

— Да, это редкость, — такая дружба.

— Но у тебя с тетей Пенси тоже дружба?

— До некоторой степени, но мы никогда не были так близки, как ты и Сэра. Я не думаю, чтобы Пенси нуждалась в такого рода близости. Она совсем не похожа на свою дочь. У Сэры намного более привязчивый характер.

— Да. На свете нет таких людей, как моя Сэра, должна я признать. На небесах потеряли форму, в которой отливали ее.

— Она единственная, Мэл, я с тобой согласна. Но недавно я подумала: ты полагаешь, ее одной достаточно?

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, мама, выпрямилась я на стуле и устремила на нее взгляд. — К чему ты клонишь?

— Я не имею в виду твою дружбу, я говорю о твоей боли и горе, твоем отчаянии. Может, тебе нужно больше помощи, чем мы с Сэрой можем тебе оказать? Может, это неплохая мысль — обратиться к профессионалу? Психиатру.

— Психиатр. Ты думаешь, я в нем нуждаюсь, мама?

— Возможно. Для утешения в горе. Многие из них специализируются в этом, и я понимаю, что они помогают вернуть людям силы…

— Я не хочу обращаться к психиатру, — прервала ее я. — Если тебе хочется, иди к нему сама.

— Может быть, мы могли бы вместе пойти.

— Нет, мама.

— Существуют группы, знаешь, там проводят работу с родителями, потерявшими детей в результате преступлений, связанных с насилием.

Я молча смотрела на нее.

Она продолжала:

— Я слышала о молодой женщине, потерявшей ребенка в автомобильной катастрофе. Она была за рулем и осталась цела и невредима. Она стала ходить в группу. Люди, пережившие похожие обстоятельства, потерявшие детей, собираются в группы, чтобы поговорить. Моя подруга Одри Ленг захотела, чтобы я туда походила. Не хочешь ли походить туда со мной, Мэл? Это может тебе помочь.

— Я так не думаю, — сказала я тихо. Я резко замотала головой. — Нет-нет, это не поможет, мама. Я в этом уверена. Я понимаю: ты хочешь мне только добра, но я просто не могла бы… не могла бы разговаривать о Лиссе, Джейми и Эндрю с посторонними, с людьми, которые их никогда не знали. Правда. Я просто не могла бы.

— Ну хорошо, я понимаю, о чем ты говоришь. Но не отвергай этого полностью. По крайней мере, подумай об этом, хорошо?

— Я бы предпочла говорить с тобой или с Сэрой, с Дианой, папой, когда он звонит. С людьми, которые хорошо знали тех, кого я потеряла.

— Да, родная. — Мама откашлялась. — Я так о тебе беспокоюсь. Может, я достану тебе другую собаку?

— Другую собаку! — вскричала я, подпрыгнув, в изумлении глядя на нее. — Я не хочу другой чертовой собаки! Я хочу мою собаку! Я хочу Трикси! Я хочу моих малышей! Я хочу моего мужа! Я хочу обратно мою жизнь!

Некоторое время я глядела на мать, затем повернулась и выбежала через двустворчатую стеклянную дверь. Я вырвалась наружу. Что-то внутри меня сломалось, и я плакала и тряслась от гнева.

Я стояла в снегу, прижав руки к лицу, рыдая, чувствуя, что мое сердце готово вырваться из груди. Дул ледяной ветер, меня засыпал снова начавшийся снег. Момент спустя я почувствовала, как мать обняла меня.

— Иди в дом, родная.

Я позволила ей увести меня обратно на застекленную террасу, дала усадить себя на диван. Она села рядом, оторвала мои руки от лица и посмотрела мне в глаза. Я смотрела на нее, а слезы так и текли по моим щекам.

— Прости меня, Мэл. Я не хотела, чтобы так вышло, чтобы так прозвучало мое предложение. Я в самом деле не хотела, — прошептала она сдавленным голосом.

Ее собственная печаль и отчаяние поразили меня, и мой гнев рассеялся так же быстро, как возник.

— Я знаю, что ты не хотела, мама, и мне нечего тебе прощать. Я знаю, ты никогда не обидела бы меня.

— Никогда, — плакала она, вцепившись в мою руку. — Я очень тебя люблю.

— И я тебя люблю, мама.

Она подняла голову, снова заглянула мне в глаза.

— Тебе всегда был ближе твой отец… — начала она и остановилась.

— Быть может, я оказывала ему предпочтение, потому что его никогда не было рядом и поэтому он казался мне особенным. Но я всегда тебя любила, мама: я знаю, ты всегда была рядом со мной.

— Я и теперь рядом, Мэл.

Через несколько дней после посещения матери я впала в глубокую депрессию.

Я стала замкнутой, мною овладела странная меланхолия, и я чувствовала себя равнодушной и лишенной энергии. Я с трудом двигалась, у меня болели все мышцы, как будто я была старуха, страдающая от подагры. Это было что-то вроде физического истощения к которому я не привыкла, и я была беспомощна почти как инвалид.

Все, что я хотела, — это свернуться в комок в постели и спать. Но сон уходил от меня; я лишь дремала. Вскоре я снова просыпалась, а в моей голове бесконечно вертелись отчаянные и болезненные мысли.

Хотя я и хотела покончить с собой, но обнаружила, что у меня нет сил покинуть кровать, не говоря уже о том, чтобы и в самом деле себя убить. Апатия, смешанная с глубоким одиночеством, сделали меня ни на что не годной; даже мои цели оказались для меня недостижимы.