Все ураганы в лицо

Проигрывать на бумаге сражения знаменитых полководцев было куда увлекательнее, чем играть в шахматы; каждое сражение Фрунзе проигрывал заново, делая те или иные допущения. А что было бы, если бы в сражении при Заме к Сципиону не подоспела конница, решившая в итоге исход боя?.. За шестнадцать месяцев заключения он проиграл на обрывках бумаги все сражения и битвы, отмеченные в книгах по истории военного искусства. И он понял, что ведение войны — очень тонкое искусство, не допускающее шаблона, ибо создается оно в ходе самой войны, и не может быть раз навсегда данного рецепта побеждать. Ганнибал разбил под Каннами Варрона, и Варрон едва спасся бегством; а Сципион разбил Ганнибала при Заме. Ганнибал потерял в бою десять тысяч человек, а Сципион всего полторы тысячи. На этот раз бежать пришлось Ганнибалу. Но значит ли это, что карфагенский полководец перестал быть гениальным, утратил свои боевые качества? В чем просчет Ганнибала? Да ни в чем. Сципион применил новый способ ведения боя. А кроме того, карфагенский сенат сделал все возможное, чтобы провалить Ганнибала. Имея в своем распоряжении армию, состоявшую главным образом из необученных новобранцев, и очень слабую конницу, Ганнибал предвидел исход сражения, просил сенат прекратить борьбу. Но сенат не внял его просьбам. Ганнибал вынужден был выступить в невыгодной политической и стратегической обстановке. Подвел плохой человеческий материал.

Некогда Платон сказал:

«Самым величайшим и наиболее полезным искусством является то, что носит название военного и полководческого искусства; его употребительность снискала ему наибольшую известность».

И если боевые порядки и сражения армий глубокой древности были для Фрунзе лишь исходным материалом для понимания самого механизма войны в ее зачаточных формах, то совсем по-иному смотрел он на грандиозные битвы народов времен не столь отдаленных. Здесь уж нельзя было на маленьком клочке бумаги изобразить схему того или иного сражения. Иногда даже трудно было сразу вникнуть в суть дела, но, движимый жгучим интересом, он постигал и то, что, казалось бы, невозможно понять без специальной длительной подготовки. Если бы ему кто-нибудь сказал, что он рожден полководцем, и, возможно, великим полководцем, он рассмеялся бы, так как не верил в какие-то прирожденные свойства человека. Не было бы войн — не было бы и полководцев. Полководец рождается не до войны, а в ходе самой войны. Да, да, полководец тот, кто умеет приспособлять способ ведения боя к новому оружию и к новым бойцам. Эту-то истину он усвоил накрепко, так и рассматривал действия того или иного полководца. Самой собой разумеется, что человек, не знающий теории военного искусства, не может быть полководцем. В противном случае пришлось бы поверить в чудеса. Даже тот, у кого есть, скажем, природный музыкальный слух, взяв дирижерскую палочку, еще не становится дирижером. А ведь дирижировать войной куда сложнее! В каждой новой войне сконцентрирован опыт всех предыдущих войн, опыт, купленный самой дорогой ценой: реками людской крови.

Из истории всех войн он выделял победы русского оружия. Как бы там ни было, но русская армия во все времена одерживала победы над лучшими армиями мира. Победы русских при Кунерсдорфе, при Кагуле, сражение Суворова при Рымнике, штурм Измаила Суворовым и Кутузовым, сражение при Треббии, итальянский и швейцарский походы, Бородинское сражение, сражение на Березине — все это давало неисчерпаемый материал для размышлений. Он понимал, что тут многое зависело от качества русского солдата, что чувство взаимной связи, являвшееся отражением господствовавшей крестьянской психологии, играло очень крупную роль в повышении боеспособности русского войска и что эти качества в полную меру проявлялись тогда, когда Россия поднималась на освободительную борьбу, как то было в 1812 году, и что только русский полководец в ту пору имел возможность применить на практике стратегию массовой армии.

Но что случилось с русским солдатом совсем недавно под Ляояном и Мукденом? Может быть, солдат утратил свои качества?

От брата Константина он знал, что солдаты во всех сражениях в Маньчжурии проявляли необыкновенную стойкость и героизм. Только под Порт-Артуром японцы потеряли свыше ста тысяч человек. Все можно было бы свалить на бездарного Куропаткина и на его помощников — немецких баронов. А кто в таком случае повинен в цусимской катастрофе?