Всё так (сборник)

«Ну чего ты сразу хамишь? Не хочешь по-человечески – не надо. Просто мы так давно с ней не виделись, что мне надо поразить ее великолепием и роскошью. Всем тем, чего ты не могла ей дать. Понимаешь? Поразить!!!»

«Пришли мне, пожалуйста, бумагу, а?»

«А хочешь, я устрою ее спасательницей на пляж? В Австралии? У меня там друзья. Поработает сезон-другой, будем вам что есть… А бумагу жди. Мой личный курьер и мой нотариус в вашем регионе свяжутся с тобой по телефону. Пароль… Не знаю, какой будет пароль, я тебе напишу, потому что телефоны могут прослушиваться».

Многие думали, что Валерик – сумасшедший. Но не я. И не Сережа. Катя не думала о нем вовсе.

На самом деле Валерик был просто крепкий. Крепче нас всех. И не предатель. У нас у всех когда-то были иллюзии. Но ими не дорожили. И плевать хотели. На космос, на балет, на Нобелевскую премию хоть за что-нибудь, на «нашу родину СССР» тоже. Мы раздали наши иллюзии кому зря. Сменяли на талоны на сахар, турецкие джинсы, банковские кредиты. На мелочи. А Валерик все еще хотел быть разведчиком и космонавтом.

Хотел и был.

1 сентября, дальше

– Привет, – наконец сказала я.

– Как ты думаешь, что ей подарить? Ну, так, чтобы не обидеть жениха размахом и уровнем. Кстати, на какой машине он ездит?

– Приезжай сам. Этого будет достаточно.

Сама себе не верю, но почему-то сглатываю комок. Мне не больно и не хочется плакать. Просто откуда-то издалека на меня идет песчаная буря. Я знакома с ней. Это она когда-то накрыла нас всех с головой. Я знакома с ней, но в руках у меня снова совок и ведерко. Я уверена, что буду делать куличи. Или паски.

Или мыло…

– Полмиллиона долларов будет нормально? На твое имя? Чтобы этот герой-жених не претендовал на нашу собственность? А?

– Он хороший парень…

– Ой, ну вспомни меня. Я тоже был хорошим парнем. И что у тебя осталось, кроме Кати? Эти подонки все на одно лицо…

1 сентября, день

– Какие у меня шансы? – спрашивает Миша по дороге домой. – Я могу объявить голодовку? Или лучше заболеть, как думаешь?

– Тебе совсем не понравилось? – вздыхаю я.

– Совсем…

– Ну, может быть, появятся друзья, получится какая-нибудь банда, как-то устроится…

– Я буду, конечно, стараться много спать. И время пойдет быстрее. Как думаешь, почему «Спящая красавица» была, а «Спящий красавец» – нет? Потому что спящие красавцы не любят целоваться? Вот у бабушки Милы…

– Прабабушки.

– Да. Прабабушки. У нее очень мокрые губы. Я хотел заснуть у нее столетним сном, чтобы потренироваться перед школой, но она меня поцеловала. И мне пришлось вытираться. Я надеюсь, что у вас с папой ничего такого мокрого нет?

1 сентября, ночь

Нет. Ни мокрого, ни сухого, ни комковатого. Я не разговариваю с Сережей. Раечка не разговаривает с Эдиком. Возможно, это саботаж. Или заговор. Не исключено, что эти «пионеры-герои» решили развестись с нами, чтобы предотвратить свадьбу.

Наша Катя не нравится Эдику?

Значит, Сережа, пьющий на стороне врага, – коллаборационист?

*

Когда будущее рисовали в плакатной графике, оно всегда получалось прямоугольным, бетонным, металлическим, стеклянным, открытым и светлым. Светло-голубым или светло-серым. Когда будущее рисовали в графике, оно виделось солнечным, но холодным, окончательно и безнадежно разлинеенным.

Я не думала о будущем уже много-много лет. Оно подсылало связных: реже – президентские выборы, дефолты, войны и кризисы, чаще – суетливые новогодние ночи. Связные называли пароли, а я упрямо делала вид, что не знаю отзыва. Когда связные кончились, будущее обиделось и пришло само. Вместе с прошлым.

Они на меня давят. На нас, если вместе с настоящим. Мы сжимаемся до точки. Окопы в тылу и на фронте.

Везде, если разобраться, окопы. А дорог, как обычно, нет. Одни сплошные окольные пути.

Второй раз за месяц я думаю о будущем. Может быть, я созрела к тому, чтобы стать президентом?

2 сентября, утро

Когда мы отдали Мишу в детский сад, он почти не спал ночами. Каждый час вставал и спрашивал: «Скажите, пожалуйста, еще не утро?»

Потом он понял, что по-хорошему с нами нельзя, и объявил сидячую забастовку. Чтобы не расстраивать соседей, он спокойно входил в лифт, но возле подъезда его ноги подгибались в коленях. Он садился и обнимал себя руками.

«Ты кокон?» – спрашивала я.

Он кивал. Не мог разговаривать, но не хотел показывать мне свои слезы. Потому что слезы врагам показывать нельзя.

«У меня будет инфаркт!» – хвастался Сережа. И я ему завидовала. В нашей семье я всегда считалась самой психически устойчивой. Поэтому развитие Мишиных социальных навыков было поручено мне.

«В садике хорошо, – говорила я, – там люди, там ходят гулять… И вообще».

Иногда я тащила Мишу волоком за шиворот. Но он никогда не разжимал объятий. И не выпрямлял коленей.

Иногда я несла его на руках.

Сразу после завтрака Миша заходил в спальню и ложился на кровать, натягивая на голову одеяло. Два раза воспитательницы звонили нам на работу и сообщали, что мальчик потерялся на прогулке.

На самом деле наш мальчик на прогулку не выходил. Просто никому не подумалось о том, что он спит.