Графически эта центральная точка мира могла обозначаться только как пересечение двух осей — то есть в виде крестовины. Именно эта модель восприятия дала знак креста — его центр является центром мира. Крестовина, на которой устанавливают северные народы рождественскую елку, и есть воплощение древней идеи: мировое древо, стоящее в центре мира. Ель символизировала у ариев неувядающий, вечный год (дерево, которое зеленеет всегда, вне зависимости от времени года). Другое ее значение — значение света, солнца, жизни и — конечно же — она Иггрдасиль — мировое дерево. А известные всем европейцам новогодние обряды с Санта-Клаусом и Снегурочкой — это мистерия встречи нового дня-года, поэтому на красной шубе Санта-Клауса рисовали солнечный круг, он и был солнечным богом, приходящим в мир, чтобы дать ему силу и рост. А Снегурочка была не внучкой Санта-Клауса, а Матерью Света, Белой Богиней, которая рождает обновленный мир. Так что современный новогодний праздник на поверку оказывался каким-то древним магическим обрядом. Так, наверно, в незапамятные дни водили хороводы вокруг древа Иггрдасиль и пели соответствующие гимны рождению солнечного диска жители заполярной земли ариев.
В новогоднем празднике был спрессован весь пласт арийского миросозерцания: «Из единства и жизненного ритма Божьего Года некогда развилась вся духовная культура нордической расы: Год лежал в основе ее Богопереживания и Богопознания, и из его запечатления в иероглифах, знаках „священного Годового Ряда“, развились все системы письменности в мире. Когда сегодня мы передаем знания через письмо, так некогда само письмо возникло как передача высшего Знания о Божественном Откровении во Вселенной, Знания о годовом пути „Света Мира“, идущего от Бога. Но нигде в нашем мире опыт Света не является таким глубоким, как там, где противоположность Света и Тьмы, Дня и Ночи отчетливее всего. Только крайний Север знает Божий Год в полном единстве его противоположностей; в законе его возвращения, в бесконечном, вечном богатстве его движения, в котором постоянно возобновляется жизнь. Ни вечное лето тропических областей, ни бледные компромиссы южного, средиземноморского климата не знают этого переживания. Лишь одна-единственная нордическая Зима, когда Свет Божий все глубже и глубже спускается в своем суточном пути, день укорачивается, ночь удлиняется, пока, наконец, Свет целиком не утонет в смертной тьме зимней ночи, чтобы потом снова подняться к новому подъему и пробудить от смерти всю Жизнь. Мистерия Зимнего Солнцестояния — священнейший и высочайший опыт нордический души. В нем открывается великий, божественный закон вечного возвращения, Закона, согласно которому всякая смерть есть становление, и гибель ведет к Жизни через Свет Божий».
Такое мировосприятие и такое толкование древнего арийского мира Гиммлера вполне устраивало. Вирт искал свои земли, занимался поездками по музеям, неожиданно открывая странные артефакты, которые до него никому и в голову не приходило пристально изучить. Но еще раз повторюсь: Вирт был увлеченным человеком и ученым. Если все его исследования строились на чистом альтруизме, то выводы из них он делал собственные, и его нельзя было заставить признать некое одобренное партией мнение. Все глубже проникая в суть арийского сознания, он стал по четырем крестовинам мира распределять и звуки рунического алфавита. С этим он справился вполне успешно. Но тут же себе он задал вопрос: а как же так получается, что эти звуки имеются во всех индоевропейских языках?
Вывод был простым: сначала все человечество было единым, у них был один язык. А если человечество было единым, то о каких расах может идти речь? Расы сформировались уже в процессе миграций. И нет ни чистых рас, ни нечистых рас. Все люди давным-давно стали метисами. Современные немцы не несут никакой арийской крови, поскольку они точно такие же метисы, как и все остальные.
Свое открытие скрывать он не стал. Работа была опубликована. В среде расологов это вызвало шок и ужас. Что теперь делать с Виртом, они не знали. И тут ему подсунули некий древний артефакт, так называемую «Хронику Уре-Линда», Вирт, конечно же, за находку ухватился, расшифровал ее, перевел, напечатал… а официальные круги тут же откликнулись на публикацию обвинением профессора в полной некомпетентности! Само собой, после такой рецензии Вирта быстро сняли с высокого поста, на его место поставили другого ученого — Вольфрама фон Зиверса. А Вирт едва не оказался в концлагере, только Дарре, близко сошедшийся с Гиммлером, уговорил того не трогать профессора. Для Вирта разом закончились и поездки, и раскопки, и посещения далеких музеев.