Все совпадения случайны

Теперь я спал днем, а ночью бодрствовал. Мне нравилась темнота. Я был не один. Со мной Нэнси и еще ноутбук. Это мой любимец, я посылал его за покупками, как за газетами посылают собаку: еду доставляли к самому порогу дома. До чего же толковый малый. Еда – главным образом консервы. Как во время войны – мясо в консервных банках. Впрочем, то, что я ел, значения не имело, на вкус все едино, потому что в любом случае господствовал один и тот же запах, даже если почистить зубы до крови в деснах. Я никак не мог избавиться от него. От этого запаха все становилось кислым. А сегодня он был особенно пронзителен.

Я прочитал отклик. Это что, наживка? Сейчас она, должно быть, уже знает, что Нэнси умерла, так что разговор идет со мной. Я чувствовал, как натягивалась моя леска. «Бесспорно, в самой основе этой книги есть что-то глубоко болезненное. Нечасто произведения литературы пробуждают у читателя столь мощные чувства». Она назвалась Шарлоттой. Что это – признание вины? Но чем больше я вчитывался в эти строки, тем отчетливее понимал, что за ними стоит. «Столь мощные чувства» – она не уточнила, какие именно «чувства». Мощное отталкивание? Мощное отвращение? Мне нужна определенность, а не какие-то смутные чувства. Мне нужен стыд, страх, ужас, раскаяние, признание.

Неужели я слишком многого требую? Этот короткий отклик потряс меня до глубины души. Он был так аккуратно написан – ни намека на извинение, ни намека на признание своей ответственности. Мне с самого начала следовало бы знать, что она попытается каким-то образом ускользнуть от меня. Как она смеет хотя бы надеяться, что всех этих пустых слов, пусть даже так умело выстроенных в ряд, будет достаточно? Даже по прошествии столь многих лет миссис Кэтрин Равенскрофт, кинодокументалист-лауреат, мать Николаса – продавца пылесосов, продолжала поигрывать ножиком, крутя его в своих наманикюренных пальцах и сочиняя хитроумные отклики. Только она ошиблась, решив, что ее лаконичное послание удовлетворит меня. Оно меня подстегнуло. Это оскорбление. Наплевать мне на ее сочувствие моей боли. Для таких признаний уже слишком поздно. Пусть сама почувствует, каково это. Лишь тогда мы поквитаемся. Пусть ей будет так же больно, как мне.

Глава 19

2013, начало лета

Кэтрин проснулась. Она не помнила, как засыпала, но сознание подсказывало, что какое-то время она спала. Глаза слиплись. Кровать пуста, через шторы снизу пробивался свет. Она откинулась на подушку. Солнечные лучи согревали комнату. Славный, похоже, денек ожидается. Время – десять с небольшим утра. Роберта давно нет дома. Вот, должно быть, обрадовался, подумала она, увидев ее крепко спящей.

Вчера вечером он сказал ей, что должен будет уйти на работу рано утром. За последние годы он в первый раз вообще заговорил о работе. Она была слишком поглощена собой, но вчера его словно прорвало: накопилась масса дел, завалило буквально с ног до головы. Кэтрин знала, как он ненавидел попадать в такое положение – Роберт всегда хотел быть хоть на шаг впереди, чтобы контролировать ход событий. А иначе… ну, не то чтобы впадал в панику, но начинал нервничать. Он адвокат, и люди доверяют ему свои дела.

Они засиделись допоздна вчера вечером, беседуя о его заботах, и впервые за долгие годы Кэтрин почувствовала себя на своем месте. Ее поразило, когда он сказал, что благотворительная организация, на которую он работает, оказалась в центре внимания парламентского комитета по финансам. Парламентарии заподозрили, что бюджетные средства, выделяемые на некоторые ее проекты, расходуются не должным образом.

– Что, растрата? – спросила она.

– Да нет, просто безалаберность.

– Собираешься выступать на слушаниях?

– Нет, – покачал головой Роберт, – хотя для дела было бы лучше, если бы выступил. Но в любом случае придется подготовить бумаги, доказывающие, что директора – это не какие-то преступники, а просто шуты гороховые, желающие людям добра, но не разбирающиеся в делах.

– Повезло этим директорам с адвокатом, – сказала она и взяла его за руку.