Все рассказы

Теперь по утрам повсеместно мощные брандспойты обрабатывали струями с хлоркой ТО, что служило небосводом. Во влажном полумраке и невыразимом амбрэ клаустрофобия и аллергия были наименьшими из страданий. Военкоматы взвыли о невозможности набрать призыв сплошь юными инвалидами — как будто на НЕЕ еще могли напасть враги…

Настал день, когда вон из города стремительно ринулись три категории населения: политики, олигархи и гинекологи. Предупреждение поступило от последних, и было мгновенно учтено первыми. Наступали критические дни.

Слитные автомобильные ленты расползались по шоссе во всех направлениях. Упрессованные до концлагерной бездыханности поезда трогались с вокзалов. Пешие беженцы толпами месили бездорожье. И желтые фонари жалко тыкались в сгущающуюся тьму.

Было видно, как натужно гудящий турбинами лайнер пытался проскочить в узкий голубой просвет меж черным низом и багровым верхом, ткнулся, прилип и исчез. Последний стрекочущий вертолет метнулся в светлеющую и сужающуюся щель на востоке, за шоссе Энтузиастов…

Шестидесятикилометровая медуза опустилась на город. С присасывающимся чмоканьем происходило соприкосновение по МКАД. Переставали быть слышными глухие крики.

В содроганиях и спазмах отказывается представить себе человек с его небезграничным воображением потоки крови в обреченном городе. Реки, вышедшие из берегов, и улицы, превратившиеся в реки. Тщета всех надежд и конец всего как возвращение к началу всех начал…

Захлебыва… ахлеб… ахл… а-а-а-хххлл!!!.. «Плот Медузы» «Медуза-Горгона» «Храм на крови» «Захлебнутся своей кровью!» «Закат в крови!» Как кубики влеплены в ком теста с кетчупом Влипшие в красный торт муравьи А-а-а, цвет знамени! Не миновала ЧАША СИЯ-а-а-а-а-а-а!.. . . . . . . . . .

Кинохроника

Возникает еле ощущаемая вибрация воздуха, в нем всплывает чуть слышный звон, плывет, нарастая, яснее, громче, резче, в звоне проявляется тяжелое бронзовое дребезжание, и округленный металлический гул давится, как пушечным ядром, ударом курантов — срезающим звук. Повторяется снова, снова — до двенадцати раз.

Надтреснуто пересыпают мелодию четыре четверти. И золотые стрелки на черном циферблате Спасской башни, сошедшиеся наверху, медленно разъединяются и ползут в движении, отраженном невидимым зеркалом.

Им отвечает неуловимое перемещение тени на старинных солнечных часах. Неявно для глаза склоняется солнце левее по небесной дуге.

Буднично и привычно влипают в троллейбусы веера взъерошенных толп. Рвут с наката на прямую передачу машины от перекрестков и застывают на светофорах, дожидаясь красного.

Стремительный черный кортеж вылетает из Кремля и мчится к Новому Арбату, как пущенная оперением вперед стрела. С непостижимой согласованностью раздается и съеживается к обочинам уличное движение. Истеричные регулировщики спецдивизиона ГИБДД опускают руки от козырьков и вращают вслед жезлами хамовато.

В магазинах возвращают покупки и сдачу, устало пятясь на работу. И восвояси взмывают растопыренные, как якоря, лайнеры с московских аэродромов.

«И был вечер, и было утро, — день первый». Редеет жизнь, сгущаются сумерки, тычутся сквозь смог мутные московские звезды… и вот уже открываются ночные рестораны, и редеют алые трассерные ленты автомобильных огней.

Президент убирает руку с Конституции, и шпалеры знатных гостей аплодируют его выходу — твердым шагом, спиной вперед, по этикету — из высоких золотых палат Кремля.

Руины окутывает купол кирпичной крошки и битого стекла, вспухает облако желтого толового дыма и серой цементной пыли, облако прокалывается изнутри красным ежом вспышки, и когда она гаснет — нетронутые дома мирно зажигают окна, всаженные на свои места в ночной Каширке, как имплантированные зубы в пострадавшую челюсть.

Разгружаются на полевых аэродромах «черные тюльпаны», и штабеля «груза‐200» развозятся по госпиталям. Ободранные армейские колонны, подкрашиваясь и прихорашиваясь на марше, возвращаются из фрондирующей Чечни.

Ельцин выносится из операционной еле живой и доставляется на дачу работать с документами. За этим занятием он стремительно стройнеет, оживает, извергает фонтаны водки, взлетает на танк, вслед за чем перебазируется из Белого Дома в кабинет секретаря Мосгоркома КПСС.

Незаметно и бесшумно переходит национализация нефтегазодобывающих промыслов и металлургических комбинатов. Миллиардные долларовые потоки скачиваются со счетов западных банков в Россию, здесь зашиваются в кожаные мешки, самолетами увозятся обратно в США и растворяются там, вытягиваясь из воздуха печатными машинами и перерабатываясь в целлюлозу.

Караваны «шестисотых» мерседесов мчатся через западную границу, чтобы после переработки на заводах Даймлера и Бенца превратиться в руду, которую карьерные экскаваторы зарывают в землю.

Чудодеи-киллеры реанимируют стар и млад. Сонмы старушек появляются невесть откуда в своих квартирках.