Все пули мимо

- Сыт я... - снова отводит малец глаза в сторону.

Чувствую, без моей помощи он никак не справится, не решится подарок свой тайный вручить.

- Ладно, - вздыхаю. - Давай свой сюрприз. А то совсем измаешься.

Пупсик в момент преображается, счастьем беспредельным светиться начинает.

- Вам непременно понравится! - восклицает. На пол со стула соскакивает и в ладоши хлопает.

Дверь по его сигналу отворяется и в горницу княгиня русская шагом степенным вплывает. В сарафане белом, бисером прозрачным расшитом, да кокошнике, жемчугами обсыпанном. Плывёт она к столу, глазки потупив и голову так это стыдливо склонив, - ну один к одному лебедь белая на столе на блюде.

Что кость у меня в горле застревает от видения этакого. И где ж это Пупсик кралю столь видную раздобыл?! Под сарафаном тело точёное угадывается - по всем формам примадонне французской ни йоты не уступит, но вот черты лица чисто русские, и даже вроде что-то знакомое мне в лице чудится.

Подплывает княгинюшка к столу, глазки несмело на меня поднимает и говорит:

- Здравствуй, Боренька...

Вот тут я зайчатиной, до конца во рту не прожёванной, и давлюсь. Голосок-то стопроцентно Алисочкин!

Перхаю, кашляю, кулаком в грудь стучу, наконец, соображаю, хватаю со стола жбан с мёдом и до половины его опорожняю.

- Ты... - хриплю, судорожно дыхание восстанавливая, а глазами по комнате шастаю - Пупсика ищу, чтобы жбан в него запустить. Ни фига себе заявочки! Вот так сюрпризец он мне отколол!

Нет мальца нигде. Испарился. Чтоб, значит, семейной разборке не мешать.

- Я сяду? - робко спрашивает Алисочка.

Киваю машинально, жбан на стол ставлю.

Алиска напротив садится, как Пупсик ладошками голову подпирает и начинает на меня смотреть неотрывно. Вот тем самым взглядом, что в Париж меня провожала.

- Как это... ты... - выдавливаю из себя через силу. А у самого от её взгляда мурашки по телу бегают.

- Похудела? - понимает Алиска. - Ты ведь сам мне приказал. Вот твой братец порошочек южноамериканский патентованный мне и дал. Видишь, результат какой прекрасный получился.

"Так он уже братец мне!!! Может, ещё единоутробный?! - вопит во мне всё, но наружу не прорывается. Язык к нёбу прирос. - Порошочек, видите ли, ему из Южной Америки, небось, по блату великому, прислали! Знаю я эти "порошочки"! Подсмотрел, гад, сон мой в замке французском и угодить решил! Ну, я тебе устрою!"

Однако с места не сдвигаюсь. Сижу, на Алиску во все глаза гляжу. А в голове сон французский прокручивается во всех деталях. И, честное слово, хорошо-то как во сне том было!

Сидим, молчим. Друг дружку глазами поедаем. И чувствую, как в голове у меня всё плывёт - то ли от медов древнерусских, то ли от воспоминаний французских.

- Слушай, - вырывается неожиданно у меня фальцетом, как у вьюноша безусого слова любви своей первой, - а ты водку пить будешь?

- Буду, - мгновенно соглашается она.

- Пупсик! - ору не своим голосом. - Водку сюда тащи!

39

Вот это был угар! Словно Пупсик в меды древнерусские приворотного зелья пополам с конским возбудителем намешал. Полторы недели сплошного секса - из кровати вылезали только чтобы поесть. Впрочем, и в гостиной, и во время еды, и на столе, и на полу... Разве что до потолка не добрались. Никогда не думал, что могу таким сексуальным гигантом быть.

И за всё время Пупсик ни разу на глаза не попался. Мелькнёт изредка за обедом удивление - мол, когда это он успел объедки убрать да новый стол накрыть, - но тут же пропадает. Да и само понятие времени исчезло, растворившись между сном и явью. Сплошное светопреставление на фоне помутнения разума. День, ночь, жратва, кровать - всё круто замешано на теле Алискином.

Однако, как понимаю, рассудок хоть и затуманен угаром распутства дикого, но ни на йоту не сдвинулся, а затаился, чтобы в момент подходящий воспрянуть из-под обломков крыши поехавшей.

И точно. Сплю, значит, с устатку от игрищ любовных, как вдруг словно будильник в черепушке тарахтеть начинает. Вскакиваю очумело на кровати, но, к удивлению, взглядом абсолютно осмысленным спальню обвожу. И, что поразительно, сознание трезвое, кристально чёткое, пеленой секса не задурманенное.

"Да что ж это за дичь со мной приключилась?!" - думаю.

В спальне кавардак полный: шмотки по полу разбросаны, на кровати бедлам, а рядом, на голом матрасе, тело примадонны французской с лицом Алискиным в полной прострации распласталось. Под глазами у Алиски круги чёрные, лицо измождённое заострилось, по телу синяки да следы от засосов страстных. Причём даже на лодыжке два засоса - ярких, свежих. Скосил на себя глаза - тоже ничуть не лучше. На груди - борозды от ногтей глубокие, а на левом плече зубы Алискины ва-аще так отпечатались, что хоть сейчас слепок делай да стоматологу на опознание предъявляй.

Однако и порезвились...

Натягиваю трусы и дрожащими в коленках ногами в ванную комнату чапаю. Ну и вид у меня в зеркале! Морда щетиной недельной заросла, глаза запавшие огнём фанатичным горят, и рёбра сквозь кожу выступают, что у узника концлагеря.