Все пули мимо

- Дела, дела... - уже фальшивлю. - Ничего, милашка, на обратном пути мы всё наверстаем.

Встаю с кресла, подмигиваю ей на прощание и направляюсь к выходу.

35

Да уж, французская таможня - не наша! Не знаю, чем я им не по душе пришёлся - то ли тем, что под хмельком хорошим, то ли полное отсутствие багажа насторожило, - но мурыжили они меня долго. Это у себя в городе я король - кого угодно куплю, кого угодно в грязь втопчу. Здесь порядки иные: хоть и капитализм махровый, однако перед законом все равны, разве что президент наш без обыска границу воздушную миновать может. Меня же и просвечивали, и обыскивали, и раздевали, и отпечатки пальцев снимали... Видать, Бонза им здесь основательно нагадил, если с "зятьком" так обращаются.

Наконец не выдержал я, Пупсику о помощи взмолился. Может, врал он всё насчёт расстояния, иначе почему в самолёте мне не помог, когда уши напрочь заложило?

Пупсик не отозвался, однако по доселе пасмурным и замкнутым мордам таможенников, вдруг приветливостью неожиданной расцветшим, понял: начал малец им "лекцию читать" об уважении к моей персоне. И минуты не прошло, как в комнату, где таможня французская мне шмон устроила, какой-то хмырь штатский заметается, паспорт возвращает, извинениями на ломаном русском рассыпается. Мол, обознались-де они, меня за разыскиваемого Интерполом известного мафиози российского ошибочно приняли.

- Бывает... - бурчу я недовольно и начинаю одеваться. - У меня тоже однажды подобный прокол был. Снял на танцульках маруху лет тринадцати-четырнадцати - думал, девочка нецелованная. А на поверку такой шмарой отпетой оказалась - клейма ставить негде.

Челюсть от моих откровений у штатского отпадает, застывает он ошарашено, глазами на меня блымает. То ли не понял меня со своим ломаным русским, то ли сразил я его этим случаем, экстраординарно сопоставимым, наповал.

Я его отечески по плечу похлопываю - мол, ничего, в другой раз со мной ещё не так обмишуришься, - и к двери направляюсь. А все таможенники, как по команде, во фрунт вытягиваются, мне честь отдают. Небось, по реакции штатского на мои слова вообразили, что я какой-нибудь принц голубых кровей, путешествующий инкогнито.

- Вольно, - разрешаю им на прощание.

Только я из зоны таможенного досмотра выхожу, как мои "гориллы" окружают меня и эскортом почётным, что посла какого высокопоставленного, через всю толпу к выходу из аэропорта ведут. Чётко деньги отрабатывают пентаграммой кабалистической вокруг меня чуть ли не строевым шагом вышагивают, и, что удивительно, передние словно глаза на затылке имеют. Стоит мне шаг в сторону сделать либо приостановиться, как и эскорт мои движения синхронно повторяет. Пока к выходу шли, раз пять я их слаженность проверял - ни одного сбоя. Наверное, если бы танцевать начал, они бы вокруг меня такой кордебалет устроили - почище "Лебединого озера". В общем, на толпу аэропортовскую я впечатление ещё то произвёл - что зайцы зазевавшиеся пассажиры из-под ног "горилл" прыскали.

Выходим на свежий воздух, гляжу, а уж и сумерки сгущаться начинают. Моб твою ять! Похоже, из-за таможенников сегодня только ночной Париж и увижу...

А возле выхода у лимузина шикарного нас Сашок с "бухгалтером" поджидают. Правда, между ними ещё какой-то французишка мелкорослый с чисто национальным шнобелем затесался. Как узрел меня французишка этот, шаг навстречу делает, в улыбке доброжелательной расплывается, руку ко мне тянет.

- Пескарь Борис Макарович, - представляет меня Сашок. - А это мсье Серж Курвли - президент нашего парижского филиала.

- Серьйожа Курвлин, - поправляет Сашка француз. - Так по-русскому. Потомокль белая иммиграция.

"Да уж, - думаю, руку пожимая, - наградили тебя предки фамилией. Похлеще моей будет, белая ты сволочь недобитая!" Собственно, ни к нему, ни к его предкам я особых претензий не имею, но менталитет совковский во мне сказывается. Однако и он тоже хорош, нашёл, чем хвастаться. Кроме имени да фамилии паскудной, ничего-то русского в нём и не осталось - ишь, носяру какую отрастил!

Садимся в лимузин. Я, мсье Серьйожа, Сашок и "бухгалтер" в салоне размещаемся, один из телохранителей, самый амбалистый, к шофёру в кабину подсаживается, а четверо остальных в драндулет малогабаритный, что позади лимузина стоит, ныряют. И по тому, как их пиджаки во время "ныряния" топорщатся, просекаю, что все при "пушках". И как они только оружие, недоумеваю, через таможню сверхбдительную протащили? Впрочем, наверное, их уже здесь мсье Серьйожа снабдил.

Едем. Мсье Серьйожа на какой-то смеси французского с белогвардейским булькочет, красоты Парижа взахлёб описывает, но я не прислушиваюсь. Башка после водки, натощак в самолёте выпитой, трещит. Оглядываю салон, вижу бар встроенный. Не спросясь, руку протягиваю и самым наглым образом дверцу бара открываю. Бутылок - тьма, зато из закуси - шаром покати. Сказано Европа... Мне бы сейчас огурчика солёного или рассолу...

Мсье Серьйожа на миг замолкает, затем предлагает:

- Чито Бори желать? Русский водка, французский коньяк, шампань?

- И пиво тоже... - бормочу удручённо.