Все пули мимо

Заводит Блин нас в гостиную, под трапезную охотничьего домика стилизованную, где по стенам, как и положено, оружие разное развешано да трофейные головы копытных с рогами, и за стол, в мгновение ока накрытый, усаживает. В камине полешки потрескивают, но в комнате прохладно - вовсю кондиционер невидимый пашет. После жары на лужайке весьма приятственно в такой обстановке очутиться. Самое место для принятия перцовки.

Берёт официант мою бутылку, ловко эдак пробку скручивает и в стаканы высокие на полпальца наливает.

- Э, нет, - головой качаю, - этот продукт так не пьётся.

Отбираю бутылку и дозу соответствующую Блину и себе отмериваю.

- А теперь - залпом!

Поднимает с некоторым сомнением Блин стакан, нюхает. Однако особо время не тянет - сразу видно, в этом деле человек отважный.

- Прозит! - говорит и одним махом стаканяру глушит.

И застывает изваянием. И чудится мне, что нос его в бульбу багровую, сплошь пористую вырастает, губы в полумесяц перевёрнутый так складываются, будто их усы вислые прикрывают, а волосы светлые темнеют и на макушке в чуб казацкий собираются.

Переводит Блин взгляд на меня обалдевший и вдруг выдыхает на чистом хохляцком языке:

- Та цэ ж справжня украйинська горилка...

И бац - мордой в тарелку с салатом. Что Ломоть - один к одному.

Наш человек, хвалю про себя. Но слабоват. Тренировки не хватает...

И таким же макаром свою дозу простаю.

Что огнём моё нутро вспыхивает, и языки пламени из глаз выметаются.

- Та ото ж... - перехожу и я на хохляцкий и, солидаризуясь с Блином, мордой об стол грохаюсь.

Очнулся я уже в лимузине. Катим мы куда-то по шоссе, вроде знакомому: лес по обочинам, из-за деревьев солнышко зарёю высвечивает. По всем признакам - утро раннее. Поворачиваю голову и вижу, что рядом Сашок трезвый что стёклышко сидит.

- Где мы? - спрашиваю хрипло.

- Дома, - просто отвечает Сашок. - Вот и усадьба уже наша.

И действительно, через минуту на территорию усадьбы въезжаем, и шофёр к особняку подруливает.

Вот, блин! Двойной блин, российско-американский! Что за напиток термоядерный нам хохлы подсунули, если он сразу после приёма внутрь напрочь вырубает, да так, что я ни черта обратного пути из Америки не помню? Сверхоружие секретное, что ли, какое разработали, или я перемудрил с дозировкой менталитета хохляцкого, который в неразбавленном виде ни одни мозги принять не могут?

Выползаю из лимузина, а тут и Алиска по крыльцу ко мне сбегает, на шею вешается. Еле на ногах устоял.

- Боренька, родненький! - обцеловывает меня. - Тут вчера по телику сообщили, что ты с самим американским президентом встречался. Правда? А ты жену его видел? Что на ней было? А причёска? А украшения какие на ней? Правда, что колье у неё бриллиантовое?..

- Потом, потом... - сопротивляюсь вяло. - Видишь, устал с дороги?

- Ах, извини, - мгновенно проникается сочувствием Алиска. - Идём, идём отдохнёшь.

Обнимает она меня за торс, к двери ведёт. Поднимаюсь я с трудом на крыльцо, и тут вдруг веселье меня запоздалое охватывает - нормальный таки вояж в Америку получился! Нищак!

Оглядываюсь я тогда и указание шутливое Сашку даю:

- Ежели президент американский по телефону обо мне справляться будет, скажи, чтоб вечерком перезвонил. Отдыхаю я сейчас.

- А если наш президент звякнет? - в свою очередь шутит Сашок.

- А нашего на хрен пошли. Разрешаю.

Ч а с т ь п я т а я

ПРЕЗИДЕНТ

Странно, но очередной переезд на новое место жительства никак не сказался на Пупсике. Зато всевозрастающие потребности Пескаря, его просьбы, постепенно превратившиеся в требования беспрекословного исполнения желаний, неожиданно прорвали психологическую преграду страха и боли, которые ранее неизбежно сопутствовали каждому минимально возможному изменению реальности. Словно лопнул давно созревший нарыв, мучивший сознание нестерпимым ужасом неизбежного конца, и Пупсик ощутил себя на месте пусть ещё слабого, но уже выздоравливающего после тяжелейшей болезни пациента. Его сознание, задавленное в психоневрологическом диспансере лошадиными дозами транквилизаторов, вдруг начало бурно совершенствоваться, а удивительные возможности - непрерывно расти. Порой ему казалось, что и организм его растёт и трансформируется. Выпрямляется позвоночник, пропадает горб, изменяются черты лица... Однако то, что он в своё время с лёгкостью проделал с телом Алисы, со своим телом у него не получалось. Точнее, Пупсик не хотел лепить из себя нечто искусственное, поскольку подсознательно понимал, что его организм развивался отнюдь не так, как задумала природа, а правильного пути воссоздания себя он не знал. Пока не знал, так как изредка, в минуты коматозного состояния, подсознание выдавало смутные картинки его предполагаемой настоящей оболочки, но были они ужасны и вызывали отвращение. Вероятно, они представляли собой искажённые в кривом зеркале больной психики отражения, и Пупсик, отвергая их, терпеливо ждал окончательного выздоровления, когда сможет, наконец, абсолютно точно представить свой настоящий внешний облик, чтобы с полной уверенностью в его подлинности воспроизвести себя.