Все приключения мушкетеров

– О нет, мне нечего сообщать. Вы будете спать в этой комнате?

– Как видите.

– Сударь, вы устроили великолепное празднество королю.

– Вы находите?

– О, изумительное.

– И король им доволен?

– В восторге!

– Быть может, он поручил рассказать мне об этом?

– Нет, для этого он нашел бы более достойного вестника, монсеньор.

– Вы скромничаете, господин д’Артаньян.

– Это ваша постель?

– Да, но почему вы задаете такие вопросы? Быть может, вы недовольны вашей постелью?

– Можно ли говорить откровенно?

– Конечно.

– В таком случае вы правы, я недоволен ею.

Фуке вздрогнул.

– Господин д’Артаньян, возьмите, сделайте одолжение, мою комнату!

– Лишить вас вашей собственной комнаты! О нет, никогда!

– Что же делать?

– Разрешите мне разделить ее с вами.

Фуке пристально посмотрел в глаза мушкетеру.

– А-а, вы только от короля?

– Да, монсеньор.

– И король изъявил желание, чтобы вы спали у меня в комнате?

– Монсеньор…

– Отлично, господин д’Артаньян, отлично, вы здесь хозяин.

– Уверяю вас, монсеньор, что я не хотел бы злоупотреблять…

Обращаясь к камердинеру, Фуке произнес:

– Вы свободны!

Камердинер ушел.

– Вам нужно переговорить со мною, сударь? – спросил Фуке.

– Мне?

– Человек вашего ума не приходит в ночную пору к такому человеку, как я, не имея к этому достаточных оснований.

– Не расспрашивайте меня.

– Напротив, буду расспрашивать. Скажите наконец, что вам нужно?

– Ничего. Лишь ваше общество.

– Пойдемте тогда в сад или в парк, – неожиданно предложил Фуке.

– О нет, – с живостью возразил мушкетер, – нет, нет.

– Почему?

– Знаете, там слишком прохладно…

– Вот оно что! Сознайтесь, что вы арестовали меня?

– Никогда!

– Значит, вы приставлены сторожить меня?

– В качестве почетного стража, монсеньор.

– Почетного?.. Это другое дело. Итак, меня арестовывают в моем собственном доме?

– Не говорите этого, монсеньор.

– Напротив, я буду кричать об этом.

– Если вы будете об этом кричать, я буду вынужден предложить вам умолкнуть.

– Так! Значит, насилие в моем собственном доме? Превосходно!

– Мы друг друга не понимаем. Вот тут шахматы: давайте сыграем партию, монсеньор.

– Господин д’Артаньян, выходит, что я в немилости?

– Совсем нет. Но…

– Но мне запрещено отлучаться?

– Я не понимаю ни слова из того, что вы мне говорите. Если вы желаете, чтобы я удалился, скажите мне прямо об этом.

– Дорогой господин д’Артаньян, ваше поведение сводит меня с ума. Я хочу спать, я падаю от усталости. Вы разбудили меня.

– Я никогда бы не простил себе этого, и если вы хотите примирить меня с моей собственной совестью…

– Что же тогда?..

– Тогда спите себе на здоровье в моем присутствии. Я буду страшно доволен.

– Это надзор?

– Знаете что, я, пожалуй, уйду.

– Не понимаю вас.

– Покойной ночи, монсеньор.

И д’Артаньян сделал вид, будто собирается уходить.

Тогда Фуке подбежал к нему.

– Я не лягу, – сказал он. – Я говорю совершенно серьезно. И поскольку вы не желаете обращаться со мною, как с настоящим мужчиной, и виляете, и хитрите, я заставлю вас показать клыки, как это делают с диким кабаном во время травли.

– Ба! – скривил губы д’Артаньян, изображая улыбку.

– Я велю заложить лошадей и уеду в Париж, – заявил Фуке, пытаясь проникнуть в глубину души капитана.

– А! Раз так, это другое дело.

– В этом случае вы меня арестуете? Верно?

– О нет, в этом случае я еду с вами.

– Довольно, господин д’Артаньян, – проговорил Фуке ледяным тоном. – Вы недаром пользуетесь репутацией очень тонкого и ловкого человека, но со мной это лишнее. К делу, сударь, к делу! Скажите мне, за что вы меня арестовываете? Что я сделал?

– О, я не знаю, что вы сделали, и я вас не арестовываю… по крайней мере сегодня…

– Сегодня? – воскликнул, бледнея, Фуке. – А завтра?

– Завтра еще не пришло, монсеньор. Кто же может поручиться за завтрашний день?

– Скорей, скорей, капитан! Позвольте мне переговорить с господином д’Эрбле.

– Увы, это никак невозможно, монсеньор, у меня приказ не разрешать вам общаться с кем бы то ни было.

– И даже с господином д’Эрбле, вашим другом!

– Монсеньор, а разве не может случиться, что господин д’Эрбле, мой друг, и есть то единственное лицо, с которым я должен помешать вам общаться?

Фуке покраснел и, сделав вид, что он смиряется перед необходимостью, произнес:

– Вы правы, сударь; я получил урок, к которому не должен был подавать повода. Человек павший не может больше рассчитывать ни на что даже со стороны тех, счастье которых составил он сам; я не говорю уже о тех, которым он никогда не имел удовольствия оказать какую-либо услугу.

– Монсеньор!

– Это сущая правда, господин д’Артаньян: вы всегда держали себя со мною чрезвычайно корректно, как и подобает тому, кому было предназначено самою судьбою взять меня под арест. Вы никогда не обращались ко мне ни с малейшею просьбой.

– Монсеньор, – отвечал гасконец, тронутый такой красноречивой и благородной печалью, – согласны ли вы дать мне слово честного человека, что не покинете этой комнаты?

– Зачем, дорогой д’Артаньян, раз вы меня здесь сторожите? Неужели вы думаете, что я попытаюсь бороться с самой доблестной шпагой королевства?