Все предельно

Думал я и о другом. Скажем, о том, что можно загипнотизировать талантливого парня, или накачать наркотиками, а может, даже познакомить с другими талантливыми парнями с тем, чтобы он не задавал ненужных вопросов и не совершал ненужных поступков. А как добиться того, чтобы талантливый парень не смог бы убежать, даже если бы ему удалось докопаться до правды? Для этого надо снабдить его всем необходимым, дать все, о чем он может только мечтать, обеспечить ему безбедное, беззаботное существование… жизнь, при которой правило номер один — не оставлять денег, даже карманной мелочи, тратить все, до последнего цента. Какой талантливый парень клюнет на такое? Конечно же, наивный, у которого практически нет друзей, который себя видит полной никчемностью. Который продаст свою талантливую душу за жрачку и семьдесят долларов в неделю, поскольку уверен, что большего не стоит.

Я не хотел больше об этом думать. Попытался сосредоточиться на Рутгере Хоэре, который так смешно изображал слепого, блестяще владеющего приемами карате (если бы Паг сидел рядом со мной,

поверьте, он бы смеялся до слез), чтобы не думать об этом.

Двести, к примеру. Я не хотел думать об этом числе. 200. 10 х 20. 40 х 5. СС, как писали римляне. По меньшей мере двести раз я отвечал «да» на запрос компьютера: «ОТПРАВИТЬ ПОЧТУ ДИНКИ»?

Мне пришло в голову, впервые, словно я, наконец, проснулся, что я — убийца. Массовый убийца.

Да, конечно. Вот к чему все пришло.

На благо человечества? Во вред человечеству? Без разницы для человечества? Кто об этом судит? Мистер Шарптон? Его боссы? Их боссы? И так ли важно это суждение?

Я пришел к выводу, что об этом никто и не думает. Более того, понял, что не могу плакаться (даже себе) насчет того, что меня накачали наркотиками, загипнотизировали или запрограммировали на подсознательном уровне. Правда заключалась в том, что мне нравилось то, что я делаю, нравились ощущения, которые я испытывал, когда составлял особые письма, ощущения, что в голове течет огненная река.

А главное, я делал все это, потому что мог.

— Это ложь, — возразил я… не слишком громко. Точнее, едва слышно прошептал. Они, возможно, и не наставили в моем доме жучков. Я уверен, что не наставили, но осторожность еще никому не вредила.

Я начал это писать… что? Может, отчет. Я начал писать этот отчет в тот же вечер… после того, как закончился фильм с Рутгером Хоэром. Пишу в блокноте, не на компьютере, на обычном английском. Никаких тебе треугольников, кругов, завитушек. Под столом для пинг-понга в подвале на полу снимается одна плитка. Там я и храню мой отчет. Только что я посмотрел, что чего начал его. «Сейчас у меня хорошая работа, — писал я, — так что хмуриться нет причин». Действительно, чего хмуриться, надо петь и веселиться.

В ту ночь мне приснилось, будто я вновь на автостоянке у «Супр Севра». Паг тоже там, в красной футболке супермаркета и шляпе на голове, совсем как у Микки Мауса в «Фантазии», фильме, где Микки играл помощника колдуна. Посередине площадки в ряд выстроены тележки для продуктов. Паг поднимает руку, потом опускает. Всякий раз, когда он это делает, одна тележка начинает катиться, сама по себе, набирает скорость, летит вперед, пока не врезается в кирпичную стену супермаркета. Нам уже набралась целая груда покореженного железа и колес. Впервые в жизни Паг не улыбается. Я хочу спросить, что он делает и что все это значит, но, разумеется, и так знаю.

— Он отнесся ко мне по-доброму, — во сне говорю я Пагу. Естественно, про мистера Шарптона. — Он предельный, действительно предельный.

Паг поворачивается ко мне, и я вижу, что это совсем не Паг. Это Шкипер, и половина головы у него, повыше бровей, у него снесена. Та часть черепа, что осталась, поверху зазубрена, так что кажется, что на голове у Шкипера костяная корона.

— Ты не смотришь в прицел, — говорит мне Шкипер и лыбится. — Ты сам прицел. Как тебе это нравится, Динкстер?

Я проснулся в темной спальне, весь в поту, зажимая руками рот, чтобы подавить крик, так что, похоже, сон этот не очень-то мне понравился.

19

Написание этого отчета — удовольствие маленькое, доложу я вам. Он словно говорит мне: «Привет, Динки, добро пожаловать в реальный мир». Когда я думаю о том, что произошло со мной, первым делом на ум приходит образ долларовых купюр, которые перемалывает мусорорубочная машина. Но только потому, что знаю: легче думать о покрошенных в лапшу купюрах (или о монетах, сбрасываемых в щель канализационной решетки), чем о погубленных людях. Иногда я ненавижу себя, случается, боюсь за свою бессмертную душу (если она у меня есть), а бывает, просто злюсь. «Доверься мне», — сказал мистер Шарптон, и я доверился. Каким же для этого надо быть тупицей? Я говорю себе, что я еще очень молод, в том же возрасте, что и парни, сидевшие за штурвалами «В-52», мысли о которых так часто приходят в голову, а молодым дозволено быть тупицами. Но сам же задаю себе вопрос, а можно ли так рассуждать, когда на кон поставлены человеческие жизни?

И, разумеется, я продолжаю заниматься тем же.

Да.