Все пиарщики делают это!

На том конце провода раздалось жизнерадостное ржание.

– А что, общага – это даже лучше! Сто лет, Дашка, не был в женских общагах! Эх, годы молодые!.. Слушай, прихожу один раз в общежитие к волейболисткам, а у них света нет... я тебе рассказывал?

– Раза четыре.

Гарик загрустил.

Перцель дважды позвонил Ваське – спросить, как обстоят дела на сибирских фронтах, заодно узнать, любит ли она дождь и вишню, и сказать, что в детстве ненавидел гороховый суп и пианино.

Горел камин – последние августовские ночи холодны. Во дворе уже почти сентябрьский ливень шипел, как плохая сотовая связь, и от этого хотелось приключений – надеть драные джинсы, взять гитару и орать под дождем: «Такие дела, брат, любовь!..»

Впрочем, я не умею играть на гитаре. Поэтому сижу и листаю в журнале «Бизнесмен» скучнейшую статейку о Петрове, борце с экстремизмом, национализмом и плохой погодой на территории России. Заказные уши торчат из заметки так, что чуть не задевают лицо во время чтения. Раньше «Бизнесмен» был веселее.

Внизу зашумело. Это Капышинский ворвался в дом, мокрый, как улитка, тоскующий, как Байрон, потому что Виолетта вчера отказала ему в любви с бестактностью, характерной для блондинок. Однако он не забыл принести пакет еды из местного ресторана «Триумф-палас», тем более что в холодильнике оставалось только полпачки творога и банка морской капусты (да кто же у нас все время покупает морскую капусту, в конце концов?!).

Отдельной строкой я ненавижу словообразования вроде «Триумф-отель», «Элит-палас» и «Клуб-эксклюзив». Даже больше, чем кока-колу.

В этих заведениях кофе всегда отдает пластмассой, овощи гипсовые на вкус, а на потолке лепнина. Такое ощущение, что еда в «Элит-паласах» – элемент интерьера, а сделана она из тех же стройматериалов. И точно. Фаршированный кальмар был резиновый, но нам было все равно – Ваське, сияющей влюбленностью, мне, пребывающей в эйфории, и бедненькому Капышинскому.

– Капа, – проникновенно объясняла Васька, – я думаю, все пошло не так, когда ты начал рассказывать Вете о своих детишках.

– Мужчина раскрывается в детях!

– Ммм... и поэтому ты рассказал, как твой младший кидается творожными сырками в автобусы?

– Я должен был рассказать, как старший написал в цветочную вазу?

– Ты мог бы вообще не трогать детей и поговорить с ней о маникюре...

– Я говорил!

– Ты говорил: «Я знаю, чего жаждет твое саднящее лоно!» – и пытался расстегнуть ее лифчик.

– Ой, правда?.. – смутился Капышинский.

Женщины не любят Капышинского, и в этом предмет его особой трагической гордости. На то есть причины: во-первых, у него жена и трое детей, во-вторых, у Капы выражение лица выздоравливающего маньяка. Но мы любим его – не как женщины, а как старые боевые товарищи – за изящество логических построений и ядовитый язык.

– Капа, – отвлеченно сказала я, разглядывая каминную решетку, – как ты думаешь, существует в России серьезная антикремлевская сила?

Васька недовольно навострила ухо.

– Серьезная? Ты имеешь в виду – не всякая шушера вроде недопосаженных сенаторов и недовольных губернаторов?

– Реальная сила.

– Ну, положим, Запад. Хотя знаешь, Дашка, Запад сегодня – не столько антикремлевская, сколько прокремлевская сила. И не потому, что президент кого-то напугал или перехитрил. Просто для того же ООН наша управляемая демократия вполне приемлема. По крайней мере, есть внятные правила игры, а не полное разгуляево, как десять лет назад. Для Запада «демократия» – синоним «бабла». Пока есть возможность более-менее свободно рубить в России бабло, они готовы думать, что у нас тут свобод полон рот.

– Теоретически у нас есть свобода слова...

– А что в ней хорошего?! Это привело только к хаосу и безответственности. Сами знаете: русский человек, как дитя, не задумывается о словах, которые произносит и печатает. Только прямой удар в тыкву заставляет его сообразить, что сказано лишнее. Вы посмотрите, лучшие люди: Достоевский, Флоренский, Лосев – как попадут на зону, только тогда и начинают задумываться о совести. Только тогда понимают, что слово – страшная сила.

Мы понимали. Это было любимой теорией Капышинского.

– Поэтому – никакой демократии! Демократия в России – хуже, чем гей-парад. Нам нужен царь, император. Монарх.

– Хорошо, не Запад... – Если ловко не перебить Капышинского, мы еще трое суток будем слушать размышления о монархии. – Есть еще олигархат. Сила реально существующая, хоть и размытая. Олигархи, например, могут выдвигать альтернативных кандидатов на выборах, корректировать экономическую политику...

– Ха, – махнул рукой Капа, – ничего антикремлевского в этом уже нет! Сегодня дружить с властью гораздо приятнее и дешевле, чем бодаться. Олигархат делом занят, причем каждый своим. У кого были амбиции вмешаться в политический процесс, те – сами знаете где. У всех остальных ни дерзаний, ни терзаний. Их главная задача сегодня – ускользнуть из-под пальцев Кремля, как женская грудь первого размера.

Образ мне понравился. Я пошла налить еще чаю и тихонько выбросила на кухне огрызок кальмара. Когда вернулась, Капа продолжил свои «рассуждансы»: