Все оттенки черного

Катя хотела было достойно ответить нахалу, но гневные слова умерли на ее губах. С «человеком в тельняшке» явно что-то было не так. Впечатление было такое, что его бьет озноб, а он всеми силами пытается его в себе удержать. Катю поразило то, что в мгновение ока то, что так привлекало к этому мужчине взор — его яркая, вызывающая красота, его уверенность в себе, мужественность и физическая сила, — теперь словно померкло. Черты лица обострились, стали резкими, неприятными. Она никак не могла уловить, что же в его облике так изменилось? Что отвращает от него теперь, что прежде так нравилось? Сильный подбородок, мужественные складки у рта, сильная шея… Но вместо усмешки победителя — какая-то жалкая, полуехидная, полуподобострастная гримаса… И взгляд — неспокойный, лихорадочно перебегающий с предмета на предмет. Взгляд животного, которое…

— Странные какие у этой вашей Юлии Павловны способы лечения, — сухо отрезала Катя.

— Нетрадиционные. Зато действенные. Сама скоро убедишься. — Он коротко хохотнул. Потом показал Кате левую руку: на предплечье розовел неровный, глубокий шрам. — На гвоздь напоролся в темном сарае. Ржавый такой гвоздик. Думал, хана, аптечки с собой нет, в город ехать придется, а то загноится. А она знаешь что сделала? — Ухмылка на его губах превратилась почти в плотоядный оскал, обнажив белые как жемчуг, крепкие, ровные зубы. — Откопала на грядке червя… Я отбрыкивался, а она: «Дурень ты, все зарубцуется, оглянуться не успеешь». Взяла червя дождевого, разорвала его пополам и прибинтовала вот сюда мне. Так зажило в два дня, и никакого нагноения.

— Что еще за дикость? — Катя хотела было вернуться к кустам, но он цепко поймал ее за руку.

— Раз уж Юлию пригласили, не мешай ей теперь. Раньше надо было думать, поняла? А теперь… Да вон она уже и очнулась, подружка-то твоя…

На его висках блестели бисеринки пота, ноздри раздувались. Внезапно он резко повернулся и направился в глубину сада.

Катя осталась одна на дорожке. Волна раздражения все нарастала. Катя чувствовала злость и тревогу. Внезапно поняла: хочется лишь одного — забрать у них Нину и немедленно уйти отсюда.

У калитки стоял Сорокин. Молча наблюдал за «косильщиком лужаек»: Колоброд трудился за домом в поте лица. Шум и суета в саду, видимо, никак его не заинтересовали — на солнцепеке его так развезло, что он с трудом держался на ногах и при каждом неловком взмахе косы бубнил себе что-то под нос, словно спорил с невидимым собеседником.

— Если вы, Константин, еще хоть раз посмеете повысить на мою подругу голос, будете иметь дело со мной. — Катя срывала на нем свою злость. В ответ она ожидала яростную вспышку типа «а тебе какое дело?». Но Сорокин только тяжело вздохнул:

— Да, конечно… Мало я еще, дурак, заслужил. Накричал на нее. А ведь понимаю, что она… — он тревожно взглянул на; Катю. — Я так испугался, когда Нинка… Я и не думал вовсе…

— Она ребенка ждет, а вы орете на нее как надсмотрщик!

— Я понимаю… я не хотел. Я у нее извинения попрошу. Нервы ни к черту совсем, простите меня.

Такой скорой капитуляции от этого скандалиста Катя не ожидала.

— Я понимаю, в каком вы состоянии, — сказала она, смягчившись. — Такое горе, но все же…

— Завтра похороны.

— Где? На каком кладбище? — Катя тоже чувствовала, что капитулирует.

— На Кунцевском. Там могила мамы.

— Костя, и все же… надо в руках себя держать. Нельзя же на людей бросаться, тем более на тех, которые к вам со всей душой, — забормотала Катя. — Вы к Нине несправедливы. А она переживает за вас. Очень переживает!

— Я попрошу у нее прощения, я идиот. Нервы, я же сказал, ни к черту.

— Нина все знает. И я тоже знаю. — Катя сказала это тихо, чтобы слышал только он. — Сотрудник розыска, что приезжал к нам, сказал, как умерла ваша сестра. Вы тоже, как я понимаю, в курсе?

Сорокин нехотя кивнул.

— Мне кажется, вам стоит серьезно задуматься над тем, что же произошло с вашей сестрой, Костя. — Катя понизила голос до таинственного шепота — по дорожке шла Александра Модестовна. — И поверьте — Нина вам не враг. Кто-кто, а уж она всегда придет вам на помощь, что бы ни случилось. В память о вашем детстве, о Лере, которую она искренне жалела.

— Секретничаете? О чем речь? — Александра Модестовна приветливо улыбалась, но Кате она в этот миг напомнила расхожий тип стареющей женщины-вамп — черные как ночь волосы, увядающая смуглая кожа, густо накрашенный яркой помадой рот — губы так и змеились в улыбке… А глаза… Взгляд скользил от Сорокина к Кате, словно ощупывая их лица. — Напугался? То-то! Будешь знать, как сцены девицам устраивать. — Она небрежно, по-хозяйски потрепала Сорокина по затылку. — Катенька, вас Юлия просила: через полчасика примерно приходите за Ниночкой. Юля ее пока к себе забрала, ей надо немножко окрепнуть, в себя прийти. Иди даже не трудитесь — мы ее потом сами домой проводим.

— Нет, что вы, я заберу Нину. Мы и так столько хлопот вам причинили. — Катя тоже была сама любезность.

— Никаких хлопот, чего вы? У Ниночки обыкновенный обморок. Витаминов не хватает, наверное. Это бывает. Юля говорит — ничего страшного.