Его «Бабий Яр» (1961), «Наследники Сталина» (1962), «Танки идут по Праге» (1968), «Афганский муравей» (1983) — вершинные явления гражданской лирики Евтушенко. Стихотворение «Наследники Сталина» не только закономерно венчало «антикультовские» раздумья молодого Евтушенко, но и перебрасывали мостик в середину 1980-х, которыми датированы стихи, знаменующие последний и окончательный расчет со сталинистским прошлым: «Похороны Сталина», «Дочь комдива», «Еще не поставленные памятники», «Вдова Бухарина».
Воссоздавая обобщенный портрет молодого современника, Евтушенко творил собственный портрет, вбирающий духовные реалии как общественной, так и литературной жизни. Ключевые полярные понятия неправды и правды — времени, судьбы, искусства — становились при этом опорами гражданской позиции поэта как позиции социально активного действия.
Приход в литературу Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко позволил критике взглянуть на них, как на единое поколение, увидеть общность их первоначальных идейно-художественных задач, выявить сильные и слабые стороны их позиции.
Они вряд ли были антисоветскими поэтами. Евтушенко вспоминает, что, когда в начале 1950-х гг. в студенческой компании кто-то сказал: «Революция сдохла, и труп ее смердит», — молоденькая Ахмадулина с негодованием вскричала: «Как тебе не стыдно! Революция не умерла, Революция больна. Революции надо помочь». Тот же Евтушенко признавался, что, даже уже возненавидев Сталина, все еще продолжал идеализировать Ленина, который оставался для него кумиром вплоть на перестройки[233]. Но эти молодые поэты формировали новый, альтернативный советской действительности культурный мир, творили новые ценности.
В начале «оттепели» советские вожди провозгласили лозунг «возврата к ленинским нормам», что подразумевало оживление общественной и духовной жизни, большую открытость другим странам и культурам, умеренное допущение экспериментов в искусстве, дозированную публикацию сведений о сталинском режиме — в той мере, в какой они не подрывали легитимности советского строя в целом.
Образ коммунистического будущего в пропаганде был модернизирован. Достижение коммунизма отныне описывалось не как оплаченная миллионами жизней победа светлых сил над темными, но как гармоничное, мирное сосуществование разных культур и улучшение человека. Расширившиеся контакты с другими культурами порождали стремление описать иную реальность, с принципиально иными практиками повседневного существования. У писателей появилась возможность предлагать к печати романы об обществе будущего, в котором будет преодолено отчуждение между людьми и возникнут новые, невиданные технические и социальные перспективы. Первым стал роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», открывший новую эпоху в развитии советской фантастики[234].
В 1957 г. в литературу пришли братья Аркадий и Борис Стругацкие, с именем которых в советской литературе связано «альтернативное социальное проектирование». Поклонники назвали их «братьями по разуму». Вслед за Ефремовым Стругацкие открывают будущее как пространство персонального воображения. По воспоминаниям Бориса Стругацкого: «Это время — конец 50-х — начало 60-х годов — было замечательно тем, что громадный слой общества обнаружил Будущее».
Но восхищение прекрасным миром грядущей коммунистической эпохи, который был описан в романе «Туманность Андромеды», вскоре сменилось реакцией отторжения у тех читателей, которые поневоле сопоставляли образы Ефремова с реалиями хрущевской «оттепели» и коммунально-индустриального быта. Обыденный разум подсказывал советским людям, что идеал коммунистического общества в ближайшие десятилетия вряд ли будет воплощен. Иначе говоря, то, о чем они прочитали в «Туманности Андромеды», они никак не увидят. Зародившийся скептицизм, подкрепленный началом политического застоя, послужил почвой для читательского интереса к тем произведениям в жанре фантастики, где по сути дела развенчивалась авторская позиция Ефремова.
По мере издания книг братьев Стругацких их стремление к творческому соперничеству с произведениями Ефремова становилось все более отчетливым. В романах Стругацких разворачивалась будничная «серия битв за человека» и самое главное из этих сражений — «битва с мещанством». В первую очередь, атаке Стругацких подверглась сама идея неизбежного коммунистического развития Земли. Сцены «тотальной мобилизации» — отправки мужчин в космос, которые улетали «кто на Венеру, кто на Марс, а некоторые, с совсем уже отрешенными лицами, собирались к другим звездам и даже в центр Галактики» в романе «Понедельник начинается в субботу», вызывали аллюзии с «Туманностью Андромеды» и воспринимались как пародия на эстетику подвига во имя человечества, которая присутствовала в произведениях Ефремова.