Все, кроме смерти

- У Шванка вроде красильщики требуются… - неопределенно промычал второй сосед, сухощавый, злой.

- Не, у них в прошлом месяце перебор был. А что твой тополь киевский молчит, а, Отрадный?

- Та молодой еще, сказать нечего. Он у меня и грузчиком может.

- По грузовому это на склады надо… А что, на Отрадной совсем жизни нет?

- Яйцо десяток - по пятаку идет, молоко только поросятам лить, с синевой, мука третий сорт не каждый день, а на рынке не подступись…

- У нас овсяную муку дают? - встряли с соседнего столика - с песком. Разве на лепешки.

- А по рабочим карточкам обеды?

- Капустняк на воде и ситного кус. Мяса и масла три месяца не выдавали. Только колбасу жареную, но за нее отдельно надо в кассу… Десяток папирос - шесть копеек.

Глаза Портнова блестели, разговор “вязался”.

Дебелая сонная баба брякнула на стол сковородку с жареным луком и хлебом.

- Ешьте что ли, полуночники…

Сквозняк свободно гуляет по зальцу “Черемшины”, шуршат на столах газетные листки.

переход кадра.

Приоткрытое окно распивочной. Мотается туда-сюда линялая занавеска из набивной сарпинки. За четвертушками стекол заметно посерело небо, проявились в сумерках сараи узкоколейной железной дороги, насыпь, очертания вагонов в ржавых тупиках.

Януш вышел в палисад, поискал глазами клетушку сортира. Собака ковыляла следом, как привязанная. Каминский пожал плечами, пристроился за углом, у поленницы.

Жулька рыкнула, подняла переднюю лапу, напряглась, наставила уши.

- Ты чего, чумичка? - Януш застегнул прорешку, присел на корточки рядом с собакой. Сука тяжко подышала, вывалив язык. И с места бросилась в кусты под забор.

- Пся крев… - охнул Каминский и, придерживая картуз, махнул за ней, перевалился через доски, крепко зацепился штаниной за гвоздь,

Жульку, как молоденькую, несло по кустам, по буеракам, по гнилым шпалам меж ржавых рельс. Жирно блестели мазутные лужи. Януш поскользнулся, скатился под откос, где в канаве надрывались лягушки, с открыточных “богатырских” кудрей сорвало веткой картуз.

Каминский прорвался сквозь мокрые лопухи. Маленький переезд, зады лабазов с намалеванными номерами, будка стрелочника. Ряды вагонов - игрушечных коробов, на таких не перевозят скот или пассажиров - а грузят на больших станциях сырье для фабрик, и номеров у них нет - только трафаретные маркировки “Завод Бадаевского пивоваренного товарищества” “Колокололитейный завод бр. Самгиных”, “Красильная, шерстоткацкая и отделочная… Торговый дом Шрадер и Кo”

- Стой! К ноге! - крикнул Каминский- Белга.

Жулька повертелась, встала у ветхого вагона и уверенно, как учили, дважды “дала голос”.

Януш, трудно дыша, подцепил карабин поводка к ошейнику.

- Вот дурында… Что мы Якову Семеновичу скажем?

Собака ласково, как нянюшка, смотрела на хозяина.

- Гаф-ф…

- Гаф-гаф-перегаф. - в сердцах передразнил ее Каминский, светлые вихры налипли на лоб. - Вот вернемся, пропишут нам такой “гаф”, что и не снилось… Погоди-ка… Ты серьезно?

Каминский подергал дверь вагона, скрежетнул засовом, посыпалась ржавая пыль, засов въелся намертво, только дрогнул в пазах.

- Да его век не открывали… Порожняк.

Януш обошел вагон, потянул на себя расшатанную доску… Сильнее. Кракнуло. И с треском отвалилась доска.

Каминский просунул в темноту руку, нащупал обертки, под хрустящей бумагой подавались бруски, вязкие, как халва.

С усилием вытянул один, развернул, из синей обертки на его широкую ладонь выпал брусок, наощупь как мыло… Каминский отщипнул чуток, растер в пальцах, понюхал.

Он вытаращил и без того крупные карие глаза, за неимением другого собеседника обратился к Жульке.

- Гремучий студень… Елки-грабли!

Различил маркировку на вагоне “Ситценабивная фабрика Прохоренко”.

- Хорош ситец. Да таким количеством полгорода на воздух можно пустить… Ну, мать, вот удача, так удача. Как же ты след взяла? Значит из “Черемшины” носили… И не охраняют даже. Наверное, думают, спрятали в лесу дерево, тут вагонов уйма, ищи-свищи.

Януш аккуратно пристроил доску назад, даже поплевал для верности.

Потрепал суку по холке, шепнул азартно:

- Пошли! Правду говорят: новичку - фарт!

Януш второпях не заметил, как от соседних с “подарком” вагонов отошли три тени - сумерки обманывали, и даже промельк молний воробьиной ночи перед рассветом ослаб.

Один из темных быстро проговорил, не вынимая руки из кармана мятого плаща.

- Аршак, Горцев, оставайтесь тут. Я напрямик до “Черемшины”.

Из оттопыренного кармана послышался четкий щелчок.

переход кадра. общая. павильон. свет приглушен.

-… А к мануфактуре и не суйся, английское сукно, костюмное, только с рук по субботам, а цены - мама не горюй, за отрез - четвертак, без запроса… Вот тебе и станция “Отрадная”.

- “Портнов” уже явно налился пивом, стал “своим в доску” - сдвинуты на край стола неубранные пустые кружки, закоптелая сковорода до блеска вылощена хлебными корками.

- Иди к нам, Федя, на мыловарню, - хлопал его по плечу подсевший к столу рабочий - там нужны подсобные, обучишься быстро, а платят без задержки, и племяша своего… А кстати - долгонько он до ветра ходит!

- Да… Не торопится. Может, спать завалился? Он на выпивку слаб…