Все хотят

Этого она не услышала. Резко опустилась на корточки, прикрылась свободной рукой. Черепаха славится неторопливостью, зато инстинкт защиты развит превосходно. Прячется в панцирь – моргнуть не успеешь.

Града ударов не последовало. В общем-то – ни одного удара. Девушка выждала секунду-другую – на случай подлянки. Осторожно выглянула. С лица Остапа сейчас впору писать карикатуры. Смотрел на неё, как на круглую дуру. И был прав. Даже если всё-таки завербован теми, кого Тася с недавних пор пуще смерти боится, никто не станет устраивать мордобой в стенах университета. Даже конченные отморозки.

Тася поднялась. Он подтянул, помогая встать. Не отпустил. Хватка не давила – тёплым браслетом заключила в плен без шанса на побег. Девушка не решилась испытать суставы на прочность – не пыталась вырваться. Зрачки её сузились от солнца и прилива крови к голове. Как-то так вышло, внезапная угроза, которую придумала сама себе, сработала по схеме «клин клином». Испугала так, что хроническое беспокойство заползло куда-то в норку. Зато теперь, в неконтролируемой ситуации, в коей Тася оказалась впервые, тревога вырвалась из своего укрытия, свернула органы в узел и, так сказать, украла микрофон. Лучше всякого детектора лжи, с побочным эффектом в виде полушёпота:

– Я боюсь тебя, бл*ть.

– Расслабься, полоумная. На х*р ты мне нужна, – заверил он с дружелюбной улыбкой, по-прежнему удерживая. – Просто помоги. Объяснишь, распишешь всё. Один час твоей жизни. Скажем,… десять тысяч тебя устроят?

Зубодробительный звонок завизжал, оповестив об окончании перемены. Отдел мозга, отвечающий за автономию дыхания, словно отключился. Горло защекотал холодок. Тася всё-таки осмелилась на зрительный контакт. Не похоже, чтобы Остап шутил.

– Серьёзно?

– Чё? – он выгнул бровь. – Пят… надцать?

Та растерялась окончательно.

– Отпусти.

Отпустил. Потирала запястье, собирала мысли в кучку. Дело пахло скверно. Только злых розыгрышей ей недоставало! Но новенький держался уверенно. Казался вполне нормальным, не считая его предложения. И страх, и всё остальное, но… десять тысяч! Три стипендии за какую-то ерунду.

«С почасовой оплатой. Как проститутка. Вот уж да» – уколола себя Тася, а вслух сказала:

– Последняя пара. После неё.

Развернулась на пятках. Не услышав шагов за спиной, зачем-то озаботилась:

– Идёшь?

– Не. Аппетит разыгрался, – проскочил мимо. – Найдёшь меня.

В итоге, спустя час и сорок пять минут, он нашёл её первым. Едва седой не сделал, подкараулив за дверью женского туалета.

– Да ты..! – пропыхтела девушка, готовая разразиться гневной тирадой. Вот только десять тысяч. Десять тысяч…

– Давай, Тася, веди.

Два лестничных пролёта, старые двери с треснутым стеклом, и они в читальном зале. Здесь даже были люди. Очкарик за доисторическим пузатым компьютером и библиотекарь – за стойкой, не таясь, читала эротический роман с ангелом и демоном на обложке. Скудная компашка никак не походила на группу поддержки или на заступников, в случае чего.

Хмурая и настороженная, Тася жестом пригласила за стол у окна, чтоб поймать последние лучи заходящего солнца. Без лишних предисловий предоставила схему расположения корпусов, заблаговременно нарисованную на паре. Выложила копию расписания, список литературы, позаимствованный у старосты. Сопровождала записи лаконичными пояснениями.

Это был её дебют как учителя, и теперь Тася волновалась. В трепете своём находила даже нечто от приятного. Как-никак, смена деятельности помогает отвлечься. При том никак не могла избавиться от перманентного смущения. Что кто-то видит её вблизи, что, возможно, чувствует дыхание. Подперев подоконник, на вытянутых руках тасовала бумажки, и руки эти предательски дрожали.

Переживала, что Остап в своих чудных идеях вознамерился развлечься на все денежки. Переживала напрасно. Хотя бы потому, что время всё шло, а о деньгах даже не заикался. Да и пялился на записи, как ребёнок на книжные иллюстрации. Очень быстро перестал притворяться хорошим слушателем. Зато не перебивал. Лексика Таси, к счастью, отмела надобность уточняющих вопросов. Просто наблюдал за рассказчицей, сперва украдкой, затем целенаправленно, с толикой мечтательности во взгляде.

Та старательно делала вид, якобы не замечает внимания. Но вот её монолог завершился, а на предложение оформить читательский билет ответа не поступило. Испытывая нарастающую боль в области солнечного сплетения, Тася натянула на голову капюшон, сжала ткань у виска. От ногтей пахло чипсами. Позор, неотъемлемый и неизлечимый, душил. Тревога подталкивала прекратить неловкую тишину абсолютно любым способом, а ум, как назло, не подсказывал ничего, кроме: «Вы любите хлеб?» и «В Рязани пироги с глазами».

«Опять про еду. Да какого хр*на?!»

Молчание тяготило и терзало одну лишь Тасю. Остап же, самоуверенный и сногсшибательный, без предупреждения сухо сказал такое, отчего все мысли и чувства её вынесло скопом:

– У тебя просто идеальные зубы, ты в курсе?