Все к лучшему!

      Над Брежневым снисходительно иронизировали. В последние годы жизни Леонид Ильич плохо говорил. По телевизору читал по бумажкам длинные скучные речи, путаясь в цифрах и словах. Он с трудом ходил, с каждым годом все более неуверенно. Но самое главное – он постоянно с кем-то целовался. Был чемпионом по поцелуям среди политиков. Без смущения и скованности раздавал налево и направо, с его точки зрения, знаки уважения видным политическим деятелям. Эта его странная привычка высмеивалась особенно часто. Рассказывали смешной анекдот об этом.

В аэропорту после прощания с одним из политических деятелей и традиционных поцелуев взасос Брежнев горько плачет. Кто-то из его окружения говорит: «Ну что вы так огорчились, он ведь политик-то никакой». Брежнев отвечает: «Зато как целуется!»

      Трилогию Брежнева «Малая Земля», «Возрождение», «Целина» включили во все школьные и вузовские программы. Сделали книги обязательными для «положительного» обсуждения во всех трудовых коллективах на и так нудных собраниях. Думали, таким образом повысить авторитет генерального секретаря. Понятно, что хотели как лучше, но получилось как всегда. Добились прямо противоположного результата.

      А тем временем в «самиздате» давали почитать «на две ночи» Солженицына, Юза Алешковского, Веничку Ерофеева, Войновича.

      Володя умел удивлять. В первый год совместной жизни Вита, проснувшись утром, частенько находила рядом со своей подушкой свежую алую или белую розу, иногда огромное румяное яблоко или любовную записку. При воспоминании о прочитанном в ней, у Виты в течение дня сладко замирало сердце, бабочки порхали в животе, и улыбку невозможно было согнать с лица. Впервые в жизни ее не покидало ощущение счастья. Вита думала о нем, просыпаясь утром и засыпая вечером, на работе, на улице, дома, везде.

      «Так хорошо не может быть долго, счастье вечным быть не может, вдруг все это скоро закончится», – тревожно думала Вита, – «Как жаль, что счастье нельзя накопить или отложить на потом, оно, как дыхание может быть только здесь и сейчас».

      «Интересно, почему словам «хочу тебя» придается такое ограниченное значение?»,– спрашивала себя Вита, – «Почему, если говорят «хочу тебя», это значит «хочу с тобой переспать, хочу с тобой заниматься любовью»?

      «Хочу тебя» – это желание видеть, слышать, дышать одним воздухом, просто быть рядом.

      «Каждая моя клеточка хочет быть с тобой», – хотелось кричать Вите, но, она стойко молчала, спинным мозгом чувствуя, что нельзя мужчине показывать как сильно он нужен. Интуитивно предполагала, что ничего хорошего из этого бы не вышло.

      Иногда, когда Володе не надо было рано уходить на работу, они вместе завтракали под любимую музыку, поставив на диск проигрывателя пластинку, и даже танцевали. Прежде танцевать танго ранним утром ни с кем другим Вите никогда не пришло бы в голову. С Володей это происходило совершенно естественно. В такие дни Вита опаздывала на работу. Оправданием для начальства служили не раз испытанные «отмазки» – «будильник не прозвенел», «троллейбус сломался». Подруги понимающе переглядывались, чуть-чуть завидовали.

Прибалтика

Однажды Володя предложил съездить в Прибалтику. Рассказал, что в Литве живет его дядя, известный художник – график.

      «Тоже художник, как и володин отец», – удивилась Вита и решила, что это у них наверное семейное

      Приехали в Вильнюс глубокой ночью, на такси добрались до нужного адреса, в полутьме разместились на ночлег. Вита от усталости не чуяла под собой ног, мгновенно уснула, едва коснувшись головой подушки. Утром проснулась первой от назойливых лучей солнца, любопытно изучавших ее лицо.

      Обстановка была нереальной. Солнце заглядывало сквозь щели в пыльных, некогда зеленых, старых портьерах из бархата. Они свисали вкривь и вкось с карнизов высоких, полукруглых сверху, готических окон. Давно не мытых, кстати.

      Вита увидела свое слабое отражение в огромном, тоже покрытом толстым слоем пыли, прислоненном к стене зеркале в пол с позолоченной старинной рамой.

      Вокруг царил художественный беспорядок. Большой довольно ободранный письменный стол, заваленный давно вышедшими из употребления утюгами, прялками, чугунками, колесами и еще какими-то неизвестного Вите назначения предметами, стоял посередине. Повсюду валялись выдавленные тюбики от разноцветных красок. В банках торчали букеты, составленные из кистей разных размеров. На полу лежали засохшие, вымазанные масляной краской палитры. Картинами и самописными иконами были увешаны все стены. Один портрет, видимо незаконченный, наполовину прикрытый драпировкой, стоял на большом старом мольберте. Из-за съехавшей драпировки выглядывало молодое красивое женское лицо.