Когда он ко мне приехал, я согласилась на ту сумму алиментов, которые он предложил. Мне было все равно, насколько маленькой будет наша квартира, в чем придется себя ограничить, – это просто должно было закончиться. Андрей же изобретал кучу причин, почему мы должны вернуться, как ему важно, чтобы дети были рядом. Отговорки, просто отговорки. На сегодняшний день он не видел своих детей два года и даже ни разу не спросил, где, как и на что они живут. Это было лишь желание, чтобы я переехала и продолжала существовать под его надзором. Он очень боялся, что у меня может начаться другая жизнь. Без него. Более яркая. Более интересная. Хотя бы более свободная. Больше он не отвечал на звонки моих друзей. Мне же заблокировал карточку, узнав, что я посмела выйти в ресторан поздравить свою подругу с днем рождения. За последний год это был первый и единственный раз, когда я вышла куда-то в люди. «Меньше по ресторанам надо ходить», – сказал он мне. Тотальный контроль во всем. И в Питере, как я понимала, было бы только хуже. Что я буду там делать? Достраивать дом для его новой семьи и чужих детей? Я знала, что его подруга уже собирается там жить и страшно бесится, что ремонт не одобрен ею – чертежи и макеты все еще присылали мне, ее он тоже ставил перед фактом, что интерьер будет таким или этаким. А где мы с детьми будем жить? В старой квартире? Так она ровно напротив базы «Зенита», дом недалеко. То есть мы снова будем нос к носу. Все как в Лондоне, только это еще и город, в котором тебя знает каждая собака.
Решение было принято после школьного спектакля Яны. Андрей приехал раньше и попросил меня сесть в машину, чтобы поговорить. По сути разговора не получилось. Он накинулся на меня, практически разрывая одежду, а сил говорить «нет», находясь рядом с ним, у меня пока еще не было. В глубине души, сидя дома или разговаривая с друзьями, я понимала, что нашим отношениям конец, но рядом с ним я попадала под его влияние тут же и беспрекословно ему подчинялась, ненавидя себя потом за это. За нашу близость.
В общем, на спектакль я пришла, кое-как завязав плащ и прикрывшись им. Сидела, думала, как же жить дальше – в Питере все будет куда хуже. А может, не будет? Наблюдая его в благодушном настроении, я решила понять, что же все-таки меня ждет, и подыграв ему, сказала:
– Я передумала. Ты прав, я переезжаю в Петербург.
– Молодец. Наконец-то. Полтора месяца со мной воевала. Ради чего?
– Я поняла, что была дурой. Но в Питере же нет машины. На чем мы будем ездить?
– Все будет. Я куплю тебе машину, – говорит Андрей с самодовольной улыбкой, человек, у которого еще недавно не было денег на оплату школы для наших детей. – Какую ты хочешь?
– Ты же знаешь, я люблю мерседесы, – я набираю в поисковике Мерседес, и он выдает картинку Мерседес CL AMG.
– Ты что? Зачем тебе такая? Ты знаешь, сколько она стоит? – и подумав секунду, – Ладно, будет тебе эта машина.
– А когда я открою дверь, будет ли там стоять Биркин цвета киви? – продолжаю я.
– Будет.
– А когда я открою сумку, там будет колечко?
– Губа у тебя, конечно, не дура. Ты хотя бы до дня рождения потерпи, будет тебе колечко.
И вот тогда я поняла, что это конец. Я буду жить под тотальным контролем, и пока я в чулочках с подносом буду обслуживать Андрея, не выходя из дома без его ведома, у меня все будет. И это самое все у меня будут забирать при малейшем признаке неподчинения, при малейшем движении брови на смс, которое придет Андрею. Ему очень удобно было бы так жить, а я сойду с ума. Я себя не соберу. Я не подписывалась быть любовницей и не собиралась играть в игры по чужим правилам, которые мне противны. Я не хотела ждать, когда Андрей успокоится, отпустит меня и просто выкинет на улицу.