Выписали нас быстро, что, в общем, хорошо: лежать в роддоме в Лондоне – непозволительная роскошь даже для богатых людей. Я снова вернулась к привычному быту. Андрей непонятно, жил с нами или нет, я занималась хозяйством и детьми. Арсений родился здоровым ребенком, но сердце у меня было не на месте, я понимала и знала, сколько ему пришлось пережить еще до рождения. Единственный человек, который мог меня успокоить, – моя педиатр из Питера Джамиля Гиреевна. К британской медицине у меня доверия не было – они в роддоме даже рост ребенка после рождения не удосужились замерить. Джамиля сделала визу и прилетела сразу после рождения Арсения на несколько дней, чтобы убедиться, что все хорошо. Я горжусь, что в моей жизни есть такие люди. Искренние отношения не купишь ни за какие деньги. Как и честность. Несколько дней в нашем доме привели ее в ужас. Мы сидели с Джамилей на кухне и вдруг сверху, практически на нас, посыпались вещи.
– Что это? – спросила она.
– Это Андрей. Он грязные вещи кидает в стирку.
– Не поняла, в какую стирку.
– Ну мне, чтобы я постирала.
– Вы тут все охренели что ли? Что за неуважение? У него вроде бы есть женщина, которая вполне способна ему постирать. Почему ты это терпишь?
Я не нашлась что ответить. Просто не знала. Я привыкла так жить, не понимая, насколько шокирует вообще вся эта ситуация со стороны.
С Арсением оказалось все хорошо, Джамиля улетела, а я осталась жить как жила.
Арсений, кстати, получил свидетельство о рождении в Лондоне. Я хотела назвать сына Александром, но Андрей был против. Мне же страшно нравилось это имя, или Макс, или Даниил. Я хотела пойти наперекор Андрею, но удержали друзья: «Юля, назови, как он хочет. Все обиды пройдут, он еще вернется в семью, пусть будет Арсений».
Я долго не решалась. Примерно месяц одни друзья называли моего сына Максом, другие – Даней, кто-то Александром, а кто-то Арсением. Стало понятно, что дальше так продолжаться не может. Я пошла получать свидетельство о рождении без единой мысли в голове, как назову сына. Сначала ему нужно было получить британское свидетельство, а уже потом в посольстве – российское. И вот клерк меня спрашивает:
– Какое имя?
– Арсений, – голос у меня предательски задрожал. Я была одна, и искушение назвать сына Александром было велико, хотя я понимала, что Андрей обидится.
– А второе?
– Что второе?
– Какое будет второе имя? Вы что хотите, чтобы у вашего ребенка был всего один ангел-хранитель?
– Даниил.
Андрей взбесился даже от такой малости и пошел со мной оформлять Арсения в российское посольство. Пока я заполняла анкету, он, не отрываясь, смотрел, какое имя я запишу, при этом делая независимый вид, будто ему все равно. И моя рука дрогнула. Я написала в графе имя – Арсений.
Чуть позже я крестила детей. Всех вместе. До этого мы никак не могли определиться с крестными, а тут все встало на свои места. У Янки крестные Юра Жирков и Вита. У Арсения – Галя и Леша, муж Виты. У Артема крестная Инка Жиркова и один из наших питерских друзей. Не все присутствовали на крестинах, но записаны именно так. Галя, помню, сразу сказала: «Я буду крестной Арсения». Как иначе? Она его выносила вместе со мной. Я приезжала к ним домой постоянно, став частью кухонного гарнитура, где я сидела за столом, обняв живот руками, и ревела навзрыд. Галя ничего не говорила. Не трогала меня. Надо было поговорить – она слушала, надо было помолчать – мы молчали. Я могла поесть, могла заснуть, они с мужем занимались своими делами. Так и жили. Я даже ее не предупреждала о своих приездах, просто садилась в машину и ехала. Я знала, что меня там всегда ждут. Я знаю, что ждут и сегодня.
Крестили в Лондоне. В церкви были только мы с батюшкой. Не потому, что мы ее закрывали, просто был будний день, и никого не было. Андрей приехал, хотя ему это далось тяжело. Альбом с крестин – самый красивый из всех, что у меня есть в жизни, и Андрей очень отличается на фотографиях от себя обычного. У него такое… очень странное лицо. Словно он что-то осознал, словно он проходит через какое-то испытание и понимание, что сделал…