Все или ничего

Даже капельки пота у нее на лбу! Они какие-то нездоровые, некрасивые! Это совсем не тот пот, что выступал на ее коже во время бешеной любовной схватки!

А она, уродливая, просит:

— Поцелуй меня, Андрюша…

Приходится наклониться и, превозмогая отвращение, слегка коснуться губами этого мокрого лица.

— Почему в лоб? — спрашивает она. — Как будто я покойница.

Фу, гадость, даже холодные мурашки бегут по спине. Если вдуматься, она и в самом деле почти что покойница. Женщина, лишенная тела! Голова профессора Доуэля. А ведь тело в женщине главное! Что еще можно в ней любить? Не ум же? И не эту придуманную нытиками-поэтами фикцию — душу?

Поскорее бы закончилась эта пытка!

— …Пожалуйста, в губы. Как всегда!

Быстро, формально, чтобы отделаться, Андрей чмокнул ее в губы.

Ирина блаженно прикрыла глаза:

— Ну вот… Жаль, не могу обнять тебя… Мои руки…

Он встал:

— Так я пойду?

— Уже?!

— Врач сказал — ненадолго. А то… говорит, в следующий раз не пустим.

Больная испугалась:

— Тогда иди!

И долго смотрела на белую дверь, закрывшуюся за ее любимым. Она не знала, что следующего раза не будет.

И хорошо, что не знала. Потому что с этого дня раны ее стали затягиваться, а переломы срастаться с такой скоростью, что медики только диву давались.

И нужда в болеутоляющих средствах отпала сама собой…

Глава 7 КАПИТАН КОРОЛЕВСКИХ МУШКЕТЕРОВ

Шрамик над левой бровью появился на ее лице десять лет назад, в результате того злосчастного падения с батута.

Очнулась Иришка в медпункте, где ей только что наложили швы. Половина лица противно онемела от местной заморозки, а в голове не прекращался назойливый гул. Но сквозь этот внутренний шум просачивались еще более неприятные звуки внешнего происхождения — над кушеткой бледным привидением маячила перепуганная Анна Петровна, отчаянно причитая:

— Ой, ой, матушки-батюшки, что же теперь будет?

И эта девчушка, вдвое младше студентки Нюси, девчушка, у которой заплыл глаз и от новокаина плохо слушались губы и из-за этого была нарушена дикция, эта рыжая девчушка тем не менее попыталась успокоить паникующую воспитательницу:

— А ничего не будет. До свадьбы заживет.

Так всегда приговаривал отец, если дочке случалось пораниться. Они с папой не привыкли обращать внимание на боль. Они с папой были мужественны, стойки и терпеливы.

Но Нюся, видно, принадлежала к другой породе людей.

— Тебе-то хорошо-о, — пискляво заканючила она.

— Мне хорошо? — изумилась Иринка, которая привыкла понимать слова буквально.

— Ты ребенок, с тебя взятки гладки, а меня уволят!

Похоже, Анне Петровне и в голову не приходило, что ребенку может быть больно, плохо и страшно. Она жалела только себя.

Ирина презирала нытиков и паникеров.

— Не уволят, — неприязненно пообещала она. — Я во всем признаюсь. Скажу, что сама на батут залезла, без разрешения. Скажу — вы мне запретили трогать авоську.

— Правда, что ли? Тогда вот что, скажи, что и в зал ты сама проникла. Утащила, мол, у меня ключи и отперла дверь. А?

Иринка, отвернувшись, промолчала, и воспитательница приняла это за знак согласия.

— Вот спасибочки! Палочка ты моя, выручалочка! А то бы мне несдобровать, — обрадовалась она и протянула подопечной шоколадку. Точно так же, как Стив. И не противно некоторым людям быть слизняками?

После этого Нюся окончательно превратилась для Иры Первенцевой в пустое место. Неприятно было даже смотреть на нее, такую льстивую, такую заискивающую, всю какую-то согбенную, и девочка перевела взгляд на окно.

А в стекле, покрытом морозными узорами, с внешней стороны кто-то настойчиво пытался продышать дырочку, чтобы заглянуть в медпункт.

Разумеется, попытки были тщетными: наледь нарастает не снаружи, а изнутри.

Ира, преодолев головокружение и не обращая ни малейшего внимания на протесты Анны Петровны, соскочила с кушетки и принялась дуть на стекло в том же месте из помещения. Но дулось только правым уголком рта, левый, замороженный, оставался неподвижным. Тогда она приложила к ледяной корочке горячую ладошку.

И наконец увидела кусочек чьей-то любопытной физиономии с покрасневшим от холода носом. Из ноздрей вырывался морозный парок и мешал разглядеть остальное.

Двое, пока отгороженные друг от друга, одновременно подмигнули, и между ними возникло взаимопонимание: «Эй ты, давай познакомимся поближе, а?»

Они одновременно отошли от окна…

…и встретились у входной двери интерната.

Мальчишка содрал с головы вытертую кроличью ушанку. Был он маленького роста, и Ира, посмотрев на него сверху вниз, узнала ту самую стриженую макушку, которую успела заметить в момент прыжка из-под потолка спортзала.

— Ты кто? — поинтересовалась она.

— Атос, — последовал твердый ответ.

«Трех мушкетеров» Ира читала не один раз, героями Дюма бредила, а потому ничуть не удивилась.

— А где Портос и Арамис? — спросила она.

— Уехали домой, на каникулы. Скоро вернутся.

— А ты?

— Мне некуда. Мамку посадили.

— Куда?

— «Куда-куда»! В тюрягу, естественно. На целый год, — с достоинством отвечал гордый Атос. Ведь на самом деле его звали граф де ля Фер и в его жилах текла кровь французских аристократов!