Всё еще люди. Рассказы

Отдельные части сообщества могли конкурировать, но в этой экосистеме преобладающим было сотрудничество. Некоторых зарвавшихся агентов-«драчунов» даже успокаивала местная «система безопасности».

Я обратила внимание на значительные изменения в поведении экосистемы — она начала отходить от доктрины поддержания равновесия. Кажется, ее увлекли мои попытки общения.

Постепенно диалог становился все более и более осмысленным. Экосистема сформировала послов — агентов-колонии, заточенных под общение со мной.

Они выражали осторожное любопытство.

Через три с года, благодаря работе дешифровальных и лингвистических модулей, которые я интегрировала в себя, мы уже вовсю разговаривали. К тому времени с колонией работала уже не одна я.

Сообщество рассказывало, как эволюционировало в условиях куда более враждебных, чем сейчас. История была записана множеством организмов, но воспоминания, по его признанию, были далеко не всегда четкими. Колония не просто подстраивалась под условия и даже не просто изменяла среду — она уже очень давно практиковала автоэволюцию, применяя методы селекции и непосредственного вмешательства в геномы к своим частям. Потом наступила сравнительно тихая эпоха, длившаяся вплоть контакта. Как же вообще изначально образовалось сообщество? Оно говорило, что, по всей видимости, некогда условия систематически выковывали для различных видов озер стратегию, заключающуюся в развитии кооперации, и та работала хорошо, вытеснив альтернативы; каким-то образом работа сообща в основном победила войну за ресурсы. Это стало почвой образования общей когнитивной сети, являющейся продолжением тенденции.

Исключительный случай внутри- и межвидового сотрудничества, но, в конце концов, даже история земной биоэволюции имеет примеры не только конкуренции.

А мы рассказывали о постчеловечестве, наших технологиях, о системах Альфа Центавра и Солнечной, и о разных других вещах.

Сообщество, решившее взять имя Муравейник, спрашивало, могли бы мы вывести его в космос, о котором узнало от нас. «Возможно», — осторожно отвечали мы.

Оцифровать разум колонии представлялось крайне сложной затеей. Чтобы без потерь эмулировать ее мышление, нужны огромные ресурсы. Да и сканирование было бы той еще задачкой. Наши админы ответили на мое предложение об оцифровке Муравейника отказом. После этого я обращалась к другим центаврийским Администрациям в слабой надежде, что они могут сделать что-то, но безрезультатно. Потом я отправила подобные просьбы и в Солнечную систему — забегая вперед, скажу, что из этого тоже не вышло ничего толкового.

К тому времени на Эккерсон нами и другими экспедициями было найдено немало полезных ископаемых, специалисты с «Посейдон-II» и «Посейдон-III» уже развернули добычу, так что у нас было сырье. На высокотемпературных участках Оазиса мы разместили геотермальные установки. Построили на менее жаркой территории нейтринные приемник и передатчик, такие же, какие есть на всех базах «Посейдон», подключили питание и поставили интерфейсы для послов. Муравейник был рад всему этому.

Много думали насчет того, какие права можно дать Муравейнику. Больше всех к осторожности призывал Роберто, почему-то он очень мало доверял колонии. В конечном итоге мы разработали компромиссный вариант ограниченного доступа. Сообщество было довольно и этим. Оно уже давно прилагало свою интеллектуальную мощь лишь к расчетам для достижения равновесия, теперь же его уму нашлось новое приложение.

Когда из Солнечной системы начали приходить ответы на наши сообщения об обнаружении жизни на Эккерсон (первые — из одной из Администраций облака Оорта), в них не было ничего особенно неожиданного. Нас поздравляли, желали успехов в деле изучения колонии, просили присылать результаты исследований колонии и данные планеторазведки.

Также докладывали о поисходящих событиях — рутинные изменения границ влияния Администраций и прочее. Контроль научно-технического прогресса и распространения его продуктов работает в обычном режиме, не допуская резких всплесков и стараясь насколько возможно сглаживать ярко выраженные неравномерности. Большую часть своей жизни я скептически относилась к политикам умеренности, захватившим постчеловечество два века назад, и не изменила своей позиции по этому вопросу до сих пор. Как я получилась такой, какой есть, сохраняю в себе это многие годы? Я не знаю. Я — флуктуация. К счастью, они всё еще возможны.

Я пошла в Исследователи, помимо интереса к дальнему космосу, еще и надеясь встретить в их среде меньше умеренности и конформности. Судя по моему опыту, если с этим тут и было получше, то ненамного. Соответствующие корректировки, да, но почему большинство из нас выбирает менять себя именно так?..

Вскоре, убедив Роберто, мы предоставили колонии возможность свободного общения.

Изучение экосистемы на всех ее структурных уровнях, благодаря ее содействию и созданию дополнительной аппаратуры, шло очень быстро.

Муравейник постепенно стал моим другом.